Слово в неделю четвертую Великаго Поста

СЛОВО

В НЕДЕЛЮ ЧЕТВЕРТУЮ ВЕЛИКАГО ПОСТА

Евангелие есть благая, или радостная весть. Но весьма не редко представляет оно нам печальное позорище различными болезнями страждущих людей. Иногда слышим мы о том, иногда о другом разслабленном: иногда поминаются слепотою пораженные, или кровотечением страждущие, или прокаженные, или горячкою палимые, или беснуемые, или на одре смертном лежащие. Се ныне слышим о некоем человеке, которой поражен немотою и глухотою, с мучительнейшим всего тела терзанием (Марк. гл. 9, ст. 18). Боже мой! сия ли есть судьба бедных людей? И священная книга, таковыя нещастия описывающая, есть ли книгою радостныя вести?

Подлинно таковая книга должнаб называться книгою страданий человеческих; естьлиб притом не благовествовала она всех тех болезней исцеления и истребления. Открывает нещастия: но проповедует и избавление от оных. Показывает раны: но представляет вместе и врачевство, ко исцелению оных действительное. Когда ученики вопросили Небеснаго Врача, почто не могли они излечить человека глухотою и немотою связаннаго? (Марк. гл. 9, ст. 28). На то им сказано: сей род болезни ничимъже изгонится, токмо молитвою и постом (Там же 29). Изрядно. Мы в болезнях своих ищем же врачей, и не мало имения, иногда и понапрасну на них издерживаем: так лучше разсмотрим сие небесным Лечителем предлагаемое нам домашнее врачевство, естьли оно столь действительно ко излечению всяких болезней: тем паче, что оно никакой издержки не требует, и зависит токмо от одного нашего хотения и тщания.

Молитву и пост соединяет Спаситель: и потому должны они быть между собою неразлучны. Молитва содействует посту, а пост спомоществует молитве.

Молитва есть возношение мысли нашея к Богу. Но дабы мысль наша к Богу возносилась; надобно, чтоб она ни чем не была отягощена. Тягость более преклонит ее к земле, нежели допустит вознестися к небесам. Так представьте вы себе человека вопервых сластолюбиваго, и разберите свойство его: увидите, что он как не расположен к воздержанию, так не способен и к молитве. Пристрастен ли кто ко увеселениям? Все его чувства сим услаждением будут заняты: но разум между тем остается без действия, а совесть без удовольствия. Привязан ли кто к плотским страстям? Вся его мысль упражнена в сем одном лестном мечтании: но разум между тем помрачается, и возмущается совесть: а притом и самое тело не чувствительно разстроивается, и горкими угрожается следствиями. Предан ли кто неумеренному и безвременному пищи и пития употреблению? Воображение его сею только любимою страстию наполнено: но разум между тем весь в сей неумеренности погружен, и душевныя действия остановлены; да и телесныя силы разслаблены. Представьте еще человека корыстолюбиваго. Ежели кто единственно помышляет о том, чтоб ему свою приумножить корысть, не зная ни меры в собрании, ни конца во употреблении: того день и нощь мысль сею мучительною занята заботою. Кажется он человек; но самою вещию похож на паука, который свою внутренность истощевает на ни к чему негодную паутину. При таковой неумеренной заботливости дух остается отягощен, разум безплоден, совесть нечувствительна. Почему таковые люди как не расположены к воздержанию от страстей; так не способны и к молитве.

Молитвою, сказали мы, возносится мысль наша к Богу. Не можем мы пристраститься ко увеселениям; ежели не знаем вкусу их. Не можем мы привязаться к плотским страстям, ежели об них никакого привлекательнаго не имеем понятия, как-то видим в младенцах. Не можем мы гнаться за каковоюлибо корыстию; ежели знаем, что она для нас не выгодна. Так не может и мысль наша возноситься к Богу, ежели мы не понимаем Его совершенств, и того удовольствия, какое раждается от привязанности нашего духа с духом Его. Надобно, чтоб человек приходящий на молитвенную с Богом беседу мог с Пророком говорить: мне же прилеплятися Богови благо есть (Псал. 72, ст. 28).

Но как, ты человек! имея страстьми и сластьми помраченную мысль, можеши оною узреть и познать Бога? Как очами болящими и наполненными гноем воззриши на незаходимое Солнце правды? Читаем мы в молитвах на божественной литургии, яко никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми, приходити, или приближитися, или служити Тебе, Царю славы! Моисей когда имел восходить на гору, и беседовать с Богом: прежде того почел за нужное поститься четыредесять дней (Исх. гл. 34, ст. 28). И длятого о нем поет церковь: тину бо оттряс от очесе умнаго, видит Сущаго. Что есть сия тина, ум закрывающая, ежели не страсти? Чем оную омыл Пророк Божий? Четыредесятодневным пощением. Намажь очи телесные тиною: могут ли они ясно взирать на свет? Так и душевные очи ежели будут погружены в тине страстей, не могут узреть Бога, превечнаго Света. Когда же ум невоздержанием помраченный не может узреть Бога: то потому не способен и к молитве; ибо она есть возношение мысли нашея к Богу.

Но притом молитва есть наша с Богом беседа. Нет приятнее того времени, которое у нас проходит в разговоре с любимым нам лицем, с другом нашим: и не чувствуем тогда, как скоро таковые проходят часы; и жалеем, что они проходят скоро. Но не может таковой разговор быть не скучен, разве когда собеседник наш нам любезен, и когда мысль наша ни к чему другому в то время не отвлекается. Естьли же или собеседник наш нам не мил, или мысль в то время о другом чем помышляет и заботится: таковой разговор бывает скучен, и нетерпеливо ожидаем, чтоб как скорее он кончился.

Естьли желаем, чтоб наша и с Богом беседа была приятна и усладительна: надобно, чтоб сердце любовию к Нему было привязано, и чтоб в таковое сладчайшее время мысль и ум и душа наша в едином погружены были Боге. Очи душевные так должны быть к Нему устремлены, якоже очи раб в руку господей своих, якоже очи рабыни в руку госпожи своея (Псал. 122, ст. 2).

Но естьли мы, как то обыкновенно бывает, молитвою скучаем, и нетерпеливо ожидаем, чтоб время домашния и церковныя молитвы как бы поскорее прошло: видимый знак есть, что мы любви к Богу в себе не чувствуем, и Его к нам любовь нас не трогает; а притчиною тому, что мысль наша занята различными страстьми; и потому оными непрестанно развлекается.

А из сего видим, что для успешнаго молитвы действия, надобно, чтоб и мысль наша никакими заботами была не отягощена, и тело утучнением, объядением, роскошию и сладострастием было не разслаблено: а в сем-то и состоит пост, который Спаситель с молитвою не разлучным быть полагает.

Теперь вы ожидаете от меня, чтоб доказать, каким же образом сие из молитвы и поста составленное врачевство действительно есть ко излечению всякаго рода болезней, по глаголу Господню? Но оно само собою уже видимо есть. Болезни суть или душевные или телесные; а самою вещию суть одни болезни душевные: ибо телесные уже от них происходят. Когда душа страстьми не обладаема, когда совесть непорочна, когда разум не помрачен: тело в своем остается благосостоянии; ибо нет ничего, чтоб его разстроивать могло. Естьли же бы по слабости естества какие и случились ему болезни: душа непорочная или скоро оные уврачевать умеет; или великодушно без смущения оные сносит; или обращается к небесам молитвою, которая происходя от чистыя веры и благия совести преклоняет Бога к милосердию, и врачующую Его руку привлекает к ранам своим.

Так не признаетели и вы, что врачевство из поста и молитвы составленное есть сильно ко уврачеванию всяких болезней наших, и глагол Господень есть истинен? Так почто же нам искать врачей, которых искусство при многих случаях бывает сумнительно? Почто прибегать к их лекарствам, не только иногда не пользующим, но еще и вредящим? Мы сами себе можем быть врачами: сами в себе можем найти духовную врачебницу: или лучше сказать, не будем иметь нужды во врачевании; останемся спокойны духом, и здравы телом; естьли токмо всегда к хранению тела приставим воздержание, а душу не престанем освящать молитвою. Аминь.

Говорено в Чудове монастыре, Марта 14 дня 1781 года.