В день Святителя Алексия Митрополита

СЛОВО

В ДЕНЬ СВЯТИТЕЛЯ АЛЕКСИЯ
МИТРОПОЛИТА.

В Бозе духом, телом же с нами опочивающий, Святитель Божий Алексий созвал нас на пир духовный, благословенные чада церкве Божия! и к наслаждению нашему представляет богатую трапезу добродетельныя жизни своея. Приидите убо, о возлюбленнии! отверзем уста свои, и насладимся брашна безсмертнаго. Ничто не может быть усладительнее сего пиршества для просвещенныя и благочестивыя души. Пусть иные думают, что будто они в чувственных увеселениях могут найти для себя удовольствие: пусть с теми превратно разсуждают, коих безумие описывает Соломон: что мал, де, есть ипечален живот наш, и несть возвратившагося из того света, яко самослучайнаго, де; рождени есмы, и по сем будем, как бы никогда не были: пепел будет тело, и дух наш разлиется, яко мягкий воздух: и имя наше забвено будет во время, и никтоже воспомянет дел наших. Приидите убо, они же говорят, и насладимся настоящих благих, вина дражайшаго и мира (благовонна) исполнимся, и да не прейдет нас цвет жития, увенчаим нас розовыми цветы, прежде, нежели увянут: везде оставим знамение веселия, яко сия часть наша, и жребий сей.¹ Пусть таковые сею превратностию своею вотще утешают себя: но нам Христианам есть верно и всякаго приятия достойно оное Духа Святаго слово: яко в память вечную будет праведник,² и, благословение Господне на главе его.³ Все прейдет, увеселения обратятся в скуку, при изнеможении тела вкус ослабеет, истлеет тело, а притом и громкия дела, хотяб они после нас и остались, но во истлении нашем нас услаждать не могут: едина добродетель есть вечна: един плод истинныя веры есть безсмертен. Их святые следы не в жизни сей токмо остаются не заглажаемыми, но и в будущей доводят нас до источника, из коего они проистекли, и делают, что выходя мы из времени в вечность, остаемся в неизменяемом радости душевныя состоянии. Посвятим мы час сей на размышление о сей важной материи: сие есть наилучшее духу нашему питание: сия есть угоднейшая жертва и праведнику сему.

Истинна, которую мы должны утвердить, яснее откроется, естьли противныя ей мнения ею же самою будут опровержены.

Люди пристрастны к жизни сей, и ко всем ея веселостям. Сие бы не предосудительно было, естьлиб они умели хранить свои пределы. Ибо и жизнь любить, есть естественно и сходственно с Божеским уставом, и невинными ея увеселениями пользоваться есть безгрешно. Но везде надобно, чтоб предшествовало благоразумие, чтоб управляла умеренность, чтоб все оканчивалось на совершенстве душевном. Все то, что или на превратном основано мнении, или выходит из предел, или только относится к одним чувствам, к одной наружности, есть противно благоразумию, разрушает умеренность, отводит от прямаго конца. Следовательно таким образом любить жизнь свою, есть не любить себя, не любить жизнь свою, не пользоваться ея увеселениями, но из врачевства Богом приготовленнаго делать для себя отраву, и думая итти по прямой дороге, есть самым делом заблуждать от оной.

В таком случае есть важнее всего найти и хранить различие между телом и душею, между чувствами и духом, между преходящим и непременяемым, между временем и вечностию.

Когда искать различия между телом и душею: то найдутся одни требования тела, другия требования души. Требования тела суть пища, питие, одежда, дом. Требования душевныя суть, просвещение, благочестие, любовь, истинна, правда, кротость, воздержание. Как тело и душа суть одного состава, и очень тесно между собою связаны: то и должноб им быть во всегдашнем согласии и одно другому споспешествовать. Но страсть непрестанно силится разрушить сей святейший союз. Почему, естьли просвещение со благочестием сей союз так расположит; чтоб одни требования другим не делали подрыву: то чрез сие найдено будет настоящее между телом и душею различие, и соблюдено будет между ими согласие. Таковое расположение состоит в том, чтоб беречься крайностей. В пищи на пример, убегать роскоши, в питии невоздержания и пиянства, во одежде излишества, во устроении дому пышности, в снискании имущества безмерия: и притом все сие приобретать своим трудом, без лености, без всякой другому обиды и отягощения. В снискании же просвещения беречься, чтоб не вкрались в оное суетныя мудрования, в благочестие суеверие, в любовь ласкательство, в истинну ложная политика, в правду строгость нечеловеколюбивая, в кротость лицемерие. Ежели сии крайности будут удалены: то тело и душа в своих поставлены будут пределах, сладчайшее их будет соединять согласие. Тело не будет препятствовать душевным действиям, но помогать: душа сохранит целость телесных сил и здравие. И в сем-то взаимном тела и души согласии состоит истинная добродетель. Но пойдем далее.

Когда искать различия между чувствами и духом: то найдутся одни требования чувств, другия требования духа. Требования чувств есть нега, всегдашнее гуляние, игры, зрелища, сладострастия, вреднейшая праздность: требования духа есть незазорность совести, внутренняя тишина и спокойствие, дельное уединение, удовольствие раждаемое от исполнения должности своея, веселие от зрения истинны, сладчайшее чувствие плодов веры, мир и радость о Дусе Святе.⁴ О! блажен, кто устроил дух свой раем сих Божественных утех! а напротив, О сколь жалостны, которые очарованы чувств прелестьми! Что они суть? Суть дух ходяй и не обращаяйся:⁵ то есть ветр, которым подымаемая пыль на все стороны превращается, и несется неизвестно куда.

Не к тому сие говорится, чтоб осуждение заслуживали чувств временныя непорочныя увеселения. Мы не безплотны; и свойство чувств естественное есть, чтоб видев одно пред другим лучшее, тем услаждаться: однако человека надобно понимать, яко человека, а не яко животное безсловесное. Так как же с человечеством мы можем согласить сии непрестанныя мыслей развлечения, сии деннонощныя гуляния, сии изнеженные и испорченные нравы, сии безчестныя игры, сии сладострастныя зрелища, сие усильное искание поводов ко греху, сию праздность, развратнейшую матерь всех пороков? как о таковых людях можем мы разсуждать? разве, что они только суть плоть духом неоживленная, или духа в себе неощущающая. Но как же еще сии самые поступки согласить с святейшим христианства именем? Божественная вера, сия утешительница сердец наших, может ли не издать на таковых строжайшаго определения, что они обходят источник воды живыя, и думают жажду свою утолить из блатных ямин, неимущих воды? Какое должно быть ума ослепление, дабы то, что производит следствия всегда печальныя, да и самое оное тело, которому они столько угодить стараются, порабощает и приводит в тление, чтоб сию, говорю, суету предпочитать святейшим добродетели и веры упражнениям? Таковые люди, да со Апостолом скажу, суть облацы безводни, от ветр преносими: древеса осенния, безплодна, дважды умерша, искоренена: волны свирепыя моря, воспеняюще своя стыдения: звезды блудящия, им же мрак тмы во веки блюдется.⁶ Таковый путь есть путь заблуждения: а истинная добродетель есть, когда чувствам по требованию естества хотя и служим: но так, что чрез оное спокойствие духа не смущаем, да еще и утверждаем оное. Но вот из следующаго еще яснее то же самое откроется.

Когда искать различия между преходящим и пребывающим, между временем и вечностию: то найдутся свойства того и другаго совсем особливыя. Добродетели и порока сия есть примета достоверная, что порок приносит услаждение, но преходящее, в горесть обращающееся, и по тому обманчивое. Но добродетели следствия суть и сладчайшия и неизменяемыя, с жизнию сею не оканчивающияся. Кто на пример когда сожалел о том, что пред Богом со благоговением предстоял, что должность свою свято проходил, что время на полезнейшия дела употребил, что многих нещастливых благодеяниями своими одолжил, что детей во благонравии воспитал, и к честным должностям их пристроил? Но О! напротив, сколько за собою влечет печали и терзания время истраченное в праздности, имение роскошию расточенное, телесныя и душевныя силы в слабость приведенныя! Да хотяб уже и совесть столь усыплена была, чтоб тратою всего сего не безпокоилась: но болезни обыкновенныя страстей следствия, но скудость, но презрение, но страх смерти неотменно заставят таковых узнать, какия суть порока плоды. Но не довольно, что добродетели удовольствие здесь не перестает: не перестает оно никогда. Мы не так живем, чтоб с жизнию сею бытие наше кончилось. Таковое мнение былоб и для добродетельнаго страшно, и для порочнаго вредно. Ибо добродетельный тем себя увеселяет наичувствительнейше, что плод святости его безсмертен, и никогда оным наслаждаться не престанет: а порочный должен впасть во всякое своевольство, когдаб думал никогда никому не дать отчета в делах совести своея: следовательно, сиеб причинило ему нещастие не в будущей токмо жизни, но и в жизни сей.

Из всего нами сказаннаго приметить мы могли, Благочестивые Слушатели, что истинная добродетель состоит, дабы, узнав различие между телом и душею, между чувствами и духом, между временем и вечностию, уметь требования и свойства их соблюсти в тех пределах, какие предписывает благоразумие и Божеский закон.

Кто столько будет Богом благословен, что все сие совершенно сохранит: тот приобрел истинную славу. Истинную славу, говорю: не ту, то есть, которая состоит в знаменитости рода, в пышности многих титл, в блистании одежд, колесниц, домов, в ласкательных от других почестях, в величавом, или о самом себе, или других о себе мнении: но в незазорной совести, в спокойствии духа, в приятнейшем чувствии плодов веры, в сладчайшей надежде соединения с Богом, источником всех благ. Сия слава есть истинная: ибо она постоянная, непременяемая, вечная.

Сим добродетельным путем шествовал празднуемый нами святитель Божий. Радуется он ныне на небеси: но он спокоен был и на земли. Два упражнения всего его занимали; земныя и небесныя. Служил он отечеству своему ревностно: служил Богу духом благоговения. Церковь Христову пользовал и словом и житием: но в то же время располагал сердце свое в храм Духу Святому. Когда преставлялся от земли; земля плачем, небо радостию исполнилося: а и то и другое есть доказательством, что он и небесными и земными был любим. Вот истинная слава, никакими веками неистребляемая! и тем она желательнее, что не токмо память своего рачителя всегда в почтении соблюдает: но и он сам то чувствует, и плодами ея наслаждается. Что бо на пример Александру, прозванному великим, пользы, что слава его на земли гремит, но он сам того не чувствует ни мало? Тогда есть истинная слава, и тогда она вожделенна; когда я и себе уповаю пребывать вечно, и ею вечно же наслаждаться.

Да будет сие превосходное учение запечатленно в душах наших. Оно нам свойственно: ибо естественно человеку желать себе блаженства. Не можем извиниться или неудобностию, или невероятностию. Се святейший пример пред очами предлежит. Се нетленное праведника тело, дражайший добродетели его ковчег, уверяет нас, что не богатство, не чести, не увеселения, а едина добродетель доставляет нам память безсмертную и славу истинную.

Ты же, святителю Божий! предстоя престолу Владычню простри о нас праведныя руце свои, и молитвами своими споспеши, да подвиг жизни нашея проходим благодушно и благопоспешно. Аминь.

Сказывано в Москве в Чудове монастыре 1777 года, Февраля 12 дня.