Слово в день Святителя Алексия

LXXVI.

47. СЛОВО
в день Святителя Алексия¹.

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.).

<1825>

Евангелие, повествуя о воскресении Господа Иисуса, излагает между прочим сии обстоятельства, что камень от гроба Его был отвален Ангелом, котораго сошествие для сего с неба сопровождаемо было землетрясением; что жены Мироносицы нашли сей гроб открытым; что Петр, и после него Иоанн, посмотрев во гроб, увидели лежащия ризы Господа, то есть, плащаницу, которою при погребении обвито было тело Его, сударь, или плат, который был на главе Его, и, вероятно, препоясание, которое было на Нем во время Его распятия. Петр же востав тече ко гробу, и приник виде ризы едины лежащя.

Что значит, что Евангельское повествование так занимается ризами Господа, которыя уже не нужны Воскресшему? Что значит, что и Воскресший оставил и сохранил ризы Свои во гробе, чтобы их видели? – Сие значит то, что и ризы Господа долженствовали быть в числе свидетелей Его воскресения. Если скажут Иудеи, что тело Господа украдено учениками; если бы самые ученики подумали, как на время думала Магдалина, что тело Господа перенесено кем-то: ризы Его вопиют против клеветников, и вразумляют погрешающих. Время ли похищающему тело развивать с него плащаницу и сударь, и опять свивать их, и укладывать порознь в порядке? Какая нужда переносящему тело погребенное, обнажать оное, когда напротив и обнаженное одеть надлежало, как для удобнейшаго перенесения, так и сообразно с мнением Иудеев о прикосновении к мертвым? Таким образом и безжизненныя ризы Господа проповедывали Его воскресение.

И мы, собравшиеся здесь ныне, притекли ко гробу Христова служителя и подражателя. И сей гроб открыт в следствие потрясения, которое трудно вообразить сбывшимся без содействия руки Ангельской: ибо древяный храм, под которым несколько десятилетий скрыт был гроб сей, внезапно пал во время священнослужения, но сим падением никто не поражен, а только подан случай к открытию гроба сего. И что видим мы в открытом гробе сем? – Не погрешим, если скажем, что видим ризы лежащя, не ризы тела, но самое тело видим, как ризы только, как облачение безсмертнаго духа, которое он оставил здесь, восходя в жизнь небесную; видим ризы лежащия благочинно, не поверженныя и не раздранныя, то есть, видим тело, не подверженное тлению и разрушению, но не вредимо и мирно почивающее.

Что же значит, что подражатель Христу в жизни, подражает Ему и по смерти в том, что и гроб Свой открытый, и нетленную ризу плоти Своея видимую, нам представляет? – Как безмолвныя ризы Господа возвещали Его воскресение: так безмолвные нетленные останки сего подражателя Христова, не как неизвестное возвещают, но как в суете настоящей жизни не редко забываемое, приводят нам на память будущее наше воскресение.

О безсмертии души человеческой, и о будущем воскресении самого тела человеческаго, если бы надлежало говорить к незнающим: то, для составления понятия о безсмертии, можно было бы обратить внимание на самое существо и естество того, что в человеке живет, и что умирает. То, что видим умирающим, есть видимое, грубое тело: а то, что живет в человеке, есть невидимая, тонкая сила, которую обыкновенно называем душею. Тело само изъясняет свою смертность; поелику очевидно на части делится, и разрушается: душа не только не показывает в себе никаких признаков делимости, разрушимости, но являет совершенно противоположное тому свойство в способности разсуждения, которая разделенныя понятия о вещах представляет в нераздельном и неслиянном единстве, никак несовместном со свойствами делимаго вещества. Тело еще в продолжение жизни умирает, и конечно несколько раз, по частям, ежедневно отделяя от себя часть своего вещества мертвую; между тем душа, во все продолжение жизни, чувствует в себе одно постоянное бытие. Тело участвует в жизни, как бы по неволе, будучи приводимо в движение силою души, и всегда более или менее тяготя ее своею леностию: душа и в то время, когда деятельность тела воспящается сном или болезнию, продолжает свою, не зависимую от тела, жизнь и деятельность.

Свидетелями безсмертия души человеческой можно бы поставить лучшую, и наибольшую часть рода человеческаго, и целые народы, от наиболее просвещенных, до наименее образованных, так что в сем случае самыя заблуждения могут некоторым образом свидетельствовать о истине. Сколь ни чувственны понятия о будущей жизни у последователей Магомета; сколь ни грубы сказания об оной у язычников; сколь ни поразительна власть духа тьмы и злобы над некоторыми из сих, у которых почитается за добродетель живому отдать себя на сожжение для умершаго; но и в сем превращении и смешении понятий и чувствований, и в сем преобладании скотских и зверских свойств над человеческими, еще, как искра в груде пепла, не совсем угасла истина, – та истина, что после настоящей есть для человека жизнь будущая. Если древние, или новые, Саддукеи силятся отвергать сию истину: то потому только, что она препятствует им быть Саддукеями, то есть, безпечно наслаждаться чувственными удовольствиями; поелику мысль о безсмертии требует и смертной жизни, сообразной с будущею безсмертною.

Можно бы, для удостоверения о будущей жизни человека, заставить говорить даже безсловесную и безжизненную природу. Ибо в целом мире нельзя найти никакого примера, никакого признака, никакого доказательства уничтожения какой бы то ни было ничтожной вещи; нет прошедшаго, которое бы не приготовляло к будущему; нет конца, который бы не вел к началу; всякая особенная жизнь, когда сходит в свойственный ей гроб, оставляет в нем только прежнюю, обветшавшую одежду телесности, а сама восходит в великую, невидимую область жизни, дабы паки явиться в новой, иногда лучшей и совершеннейшей одежде. Солнце заходит, чтобы взойти опять; звезды утром умирают для земнаго зрителя, а вечером воскресают; времена оканчиваются и начинаются; умирающие звуки воскресают в отголосках; реки погребаются в море, и воскресают в источниках; целый мир земных прозябений умирает осенью, а весною оживает; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево; умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы погребается в бездушном яйце, и опять из него воскресает. Если твари низших степеней разрушаются для возсоздания, умирают для новой жизни: человек ли, венец земли, и зеркало неба, падет во гроб для того только, чтобы разсыпаться в прах, безнадежнее червя, хуже зерна горчицы?

Можно бы еще от внешних вещей обратить человека во глубину сердца его, и там дать услышать ему предвестие о жизни по смерти. Все живущее на земли, кроме человека, по внушению природы, печется только о настоящей жизни; кроме того случая, когда действует предчувствие жизни будущей, как на пример, в черве, который устрояет себе шелковый или паутинный гроб, в надежде воскреснуть бабочкою: от чего происходит, что человек, даже тогда, как забывает о собственной будущей жизни, многое делает для, так называемаго, безсмертия в потомстве? Сие стремление человеческаго сердца не есть ли отрасль от корня истиннаго безсмертия, – отрасль неправильная, но обнаруживающая силу корня? – Также, всякое сердце человеческое признает, а чем оно благороднее, тем сильнее любит добро и правду, не смотря на то, что, в настоящей жизни, добро и правда очень часто страждут от зла и неправды: откуда же происходит сие глубокое в естестве человеческом признание достоинства добра и правды, или совесть, если не от глубочайшаго, сокровеннаго ощущения царства добра и правды, которое граничит с настоящею жизнию посредством гроба?

Но, может быть, погрешаю я и в том, что мимоходом говорю сие пред Христианами, для которых будущее воскресение не требует никаких изследований и удостоверений, как дело вернаго, засвидетельствованнаго и признаннаго опыта. Аще бо веруем, говорит Апостол Павел, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним (1 Сол. IV, 14). Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть (1 Кор. XV, 20). Если кто, имея сей опыт воскресения, вздумает сам себя затруднять сомнением, как может оно совершиться, когда образ разрушения многих умерших тел, по видимому, не оставляет места для мысли о их возобновлении: тот же Апостол уполномочивает меня не только разрешить сие затруднение разсуждением, основанным на естестве известных вещей, но притом изъявить негодование за сомнение, которое и веру оскорбляет, и разуму, его изобретшему, чести не приносит. Безумне, ты еже сееши, не оживет, аще не умрет: и еже сееши, не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы, или иного от прочих: Бог же дает ему тело, якоже восхощет, и коемуждо семени свое тело (36–39).

Думаю, что не изъяснять, или доказывать нужно нам безсмертие, воскресение и жизнь будущаго века: но напоминать о сих важных предметах, которые, как можно примечать, многих, в продолжение многаго времени, меньше занимают, нежели самыя мелочи.

Апостолы называют себя свидетелями воскресения (Деян. II, 32) Христова, хотя должность их была свидетельствовать не о воскресении только, но и о всем учении Его. Так важною почитают они истину воскресения. И подлинно, как скоро утверждена сия истина, то сим самым утверждена истина всего, что творил, и чему поучал Господь наш. Но как важна истина воскресения Христова для веры: так истина воскресения нашего важна для жизни. Как скоро утверждена сия истина: то сим самым непоколебимо утверждены все правила жизни святой и Богоугодной.

Да ямы и пием, утре бо умрем (1 Кор. XV, 32). – Сие правило, которое Апостол, от лица не знающих, или не хотящих знать воскресения мертвых, произнес в поругание им, которое очень годилось бы для нравственной философии безсловесных, если бы они имели преимущество философствовать, в самом деле составило бы и у людей всю мудрость, всю нравственность, все законы, если бы удалить от них мысль о будущей жизни. Тогда, не прогневайся, ближний и брат, если и ты сделаешься пищею людей, которые любят ясти и пити: ибо если не стоит труда благоучреждать собственную жизнь, потому что утре умрем; то также не стoит труда щадить и жизнь другаго, которую завтра без остатка поглотит могила. Так забвение о будущей жизни ведет к забвению всех добродетелей и обязанностей, и превращает человека в скота, или зверя.

О человек, непременно безсмертный, хотя бы ты о том не думал, хотя бы и не хотел того! Берегись забывать твое безсмертие, чтобы забвение о безсмертии не сделалось смертоносною отравою и для смертной жизни твоей, и чтоб забываемое тобою безсмертие, не убило тебя на веки, если оно тебе, не ожидающему его, и не готовому, внезапно явится.

Не говори отчаянно: утре умрем, чтобы тем необузданнее устремляться за наслаждениями смертной жизни: говори с надеждою и страхом: утре умрем на земли, и родимся или на небесах, или во аде; и так надобно поспешать, чтобы положить, надобно подвизаться, чтобы питать и укреплять в себе начало к небесному, а не к адскому, рождению.

Что есть начало к небесному рождению? – Слово и дух, и сила воскресшаго Христа, Который есть и наше воскресение и жизнь. Принимай сие Божественное семя вечной жизни верою; полагай оное в сердце любовию; углубляй смирением; согревай молитвою и Богомыслием; питай или напаяй слезами умиления; укрепляй подвигами добродетели.

Чтоб истребить в себе плевельныя семена жизни адской, и жить наконец чистою и полною жизнию Воскресшаго: умирай всему, кроме Его жизни, то есть, не действуй ни в каком качестве, Ему противном; не живи миру и плоти, страстям и похотям; не прилагай сердца к богатству; не возносись гордостию житейскою. С Павлом вменяй вся уметы быти, да Христа приобрящешь, то есть, яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду, или праведность, в вере, еже разумети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуяся смерти Его, дабы достигнуть в воскресение мертвых (Филип. III, 8–11). Если так поживешь и умрешь: то и ты, оставив во гробе обветшавшия ризы земныя, получишь на небесах новыя, убеленныя в крови Агнца, и в день брака Его облечешься в виссон чист и светел: виссон бо оправдания святых есть (Апок. XIX, 8). Аминь.