«...под покров Преподобного»: Челищевы

Мы продолжаем знакомить читателей с серией очерков о некоторых известных семьях, живших в Сергиевом Посаде в 1920-е годы. На этот раз речь пойдет о семье Челищевых.

andrei.2.tchelichtev.jpg

Герб рода Челищевых

После 1917 года порой судьбы людей соединялись так, как не могло быть раньше. «Ты не появился бы на свет, если бы не революция», — говорила сыну Ольга Александровна Челищева, урожденная Грёссер. И ее, и ее будущего мужа Федора Алексеевича судьба занесла после революции в Сергиев Посад, где они впервые познакомились, а потом оба получили «минус» и встретились во Владимирской области. Обе семьи — Челищевы и Грёссер — старинные, дворянские, обе относятся к родам-выходцам «от немец». Челищевы ведут род от короля Германии, императора Священной Римской империи Оттона IV, потомок которого пришел ко двору Александра Невского. 

25 Фёдор Алексеевич Челищев.jpg

Ф.А. Челищев

Грёссер — из курляндских дворян, пришедших в Россию в царствование Анны Иоанновны. Челищевы, прославившиеся в истории России, стали богатыми московскими помещиками, а Грёссеры, известные воинскими подвигами, — питерскими военными сановниками. Это были разные круги общества, до революции мало соприкасавшиеся друг с другом. Их сын пишет: «Трудно сейчас понять, что их связывало: значительная разница в возрасте, разное воспитание, разный темперамент. Но было и общее: глубокая религиозность, полное неприятие советского образа жизни». Ф.А. Челищев окончил историко-филологический факультет Московского университета, жил в имении Федяшево Тульской губернии, работал в земстве, участвовал в создании сельских школ. Он много путешествовал по Европе, играл на виолончели, писал стихи. Во время Первой мировой войны был санитаром в Западной армии, а потом его мобилизовали в артиллерию. Вернулся после изнурительной войны осенью 1918 года, дом был разграблен — крестьяне вынесли все, кроме книг. Федор Алексеевич поселился в библиотеке усадебного дома. К осени 1918 года относятся такие его стихи:

Я гнилушек наберу для света

И огня не буду зажигать.

В них мерцанье золотого лета

Долго-долго будет догорать.

И порой безвременья унылой,

В долгие ненастливые дни

Как привет мне из отчизны милой

Будут эти робкие огни.

Однако оставаться в усадьбе было опасно, и он уехал с матерью в другое свое имение, потом — в имение родных. Тут удалось взять под охрану как музей поместье А.С. Хомякова, известного славянофила и поэта, в селе Богучарове (мать Федора Алексеевича была дочерью Хомякова). Ф.А. Челищев стал хранителем музея своего деда, но вскоре его арестовали, а музей закрыли. Его мать переехала в Сергиев Посад. Жила на Красюковке, в доме Марии Виссарионовны Алексеевой. Через год заключения Федора Алексеевича выпустили, и он приехал к матери. Его снова арестовали зимой 1925 года по так называемому делу «Сергиевской самаринской группировки». Он просидел полгода в Бутырской тюрьме и получил три года ссылки в Зырянский край (Коми АССР). А после у него был «минус», и поселился он во Владимире. Ольга Александровна Грёссер воспитание получила в Англии, куда ее отправили в семилетнем возрасте. Вернувшись в Россию, она закончила гимназию и курсы иностранных языков, начала преподавать в гимназии, но после Октябрьской революции французский язык был исключен из всех программ как буржуазный, и ее уволили. Во время Гражданской войны она оказалась с Белой армией на Кавказе, окончила курсы медицинских сестер, участвовала в боях. Потом была мобилизована красными и работала в госпитале. Приехала в Сергиев Посад, где ее и арестовали в середине 1920-х годов. Как-то ее арест был связан с разгромом Зосимовой пустыни. В тюрьме ей не давали спать, на допросах светили яркой лампой в глаза. Сослали, потом дали «минус», и она оказалась во Владимире. Каждые две недели ей надо было ходить отмечаться в милиции, как и Ф.А. Челищеву. Они встретились. Федор Алексеевич был в плохом физическом состоянии. Ему был 51 год, ей — 33. 

22_22_0.jpg

Прабабушка и правнучка (Н.А. Грёссер и О.Н. Челищева)

Они обвенчались в деревенской церкви под Владимиром. Никаких торжеств не было — пустая церковь, без родных, без друзей, без зрителей. Сняли маленькую комнату и зажили в нищете. С.М. Голицын побывал во Владимире у Челищевых. Он вспоминал встречу с ними: «Домик, где проживал Федор Алексеевич, находился на склоне горы недалеко от вокзала. И он, и его жена приняли меня, что называется, с распростертыми объятиями. Чудный и чудной был человек милейший Федор Алексеевич — глубоко религиозный, идеалист-философ, бывший тульский помещик... Чем он занимался, не знаю, а к советской власти никак не мог приспособиться, менял должности, учил чьих-то детей и никогда не падал духом. Высокий, чернобородый, в очках, он тайно писал стихи, любил потолковать о литературе, о русской истории. А когда я к нему тогда явился, был он еще безмерно счастлив, потому что совсем недавно женился. Жена его, Ольга, была под стать ему — такая же глубокая религиозная идеалистка... Ее отец, бывший одесский градоначальник, а также ее сестра и брат где-то отбывали сроки заключения, а она, уже пожилая, вышла замуж за такого же пожилого. И ничего им не было нужно, лишь бы оставили их в покое». Сын Федора Алексеевича полагает, что главным источником поразительной нравственной стойкости и неиссякаемой жизнерадостности отца была память о светлом прошлом. Постоянно теплилась надежда на весточку, на встречу. Но ему не суждено было встретиться со своей матерью, которую он так любил, даже перед ее смертью. Ольга Алексеевна жила в Сергиевом Посаде, куда Федор Алексеевич приехать не мог. Она пережила мужа, четверых детей, многих родных и близких. Она была «лишенкой», то есть лишенной избирательного права, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В списках «лишенцев» 1928 года даже не была указана причина лишения, видимо, достаточно было дворянской фамилии. Жила в одиночестве и нищете. Сын, вызванный из Владимира телеграммой, уже не застал ее в живых. Он писал:

... Для меня ты теплила лампаду,

Но час настал, масло догорело.

Тебя зовут... Ты лампадку загасила,

Как перед сном всякий вечер, и тихо вышла,

Никем не видима;

Но на пороге

Ты оглянулась и всех крестом ознаменала,

Всех нас — оставшихся и еще не пришедших.

И в комнате твоей темно и тихо...

И я стою один с глубокой думой...

Ты видишь ли ме

Ты близко ль?

Иль отныне

Твоим очам уже не суждено видеть

Земную нашу немощь?!

Февраль 1933 г. Муром

А 9 июня 1933 года у Челищевых родился сын Николай. Крестил ребенка отец Сергий Сидоров. Челищевы жили тогда и Муроме Владимирской области с временной пропиской, под присмотром органов. Чтобы прокормить ребенка, сдавали в торгсин остатки фамильного серебра, ведь Федор Алексеевич был «лишенцем» и долго не мог получить работу. Подрабатывал уроками, черчением. Но в анкетах на вопрос о социальном происхождении отвечал «из дворян», а не «из служащих», как писало большинство. «Жизнь была трудной, но небезрадостной, — вспоминает Николай Челищев. — Мои родители, выросшие в атмосфере материальной и душевной комфортности, мужественно переносили бесконечные лишения и моральные правила советской жизни. Все мое раннее детство прошло без электричества. Поэтому долгие зимние вечера сохранились в памяти пятном света от керосиновой лампы или коптилки на столе и таинственным полумраком вокруг. Нередко топящаяся печка была единственным источником освещения. В такие вечера отец с помощью рук ловко показывал тени различных животных на стене». А вокруг все было пропитано страхом — надвигались годы большого террора. И порой человек встречался в толпе взглядом с палачом:

Человек — как и все, коих встретишь всегда,

Так же он и побрит, и одет...

Но глаза эти буднично смотрят туда,

К нам, откуда свидетелей нет.

И в толпе, где рассеянный взор твой скользит

По бродящим туда и назад,

Вдруг почувствуешь страшно, что кто-то глядит,

И внезапно ваш встретится взгляд.

Отвернется, досадливо дернув плечом,

И улыбка скривится у рта.

Но тебе не забудется долго потом

Этих страшных двух глаз пустота.

Март 1934 г. Муром

Вскоре после рождения ребенка Челищевы переехали в село Норское под Ярославлем, где и пережили массовые репрессии 30-х годов. Н.Ф. Челищев пишет: «Отец ходил через замерзшую Волгу пешком в Затон, где он за гроши работал библиотекарем (летом была лодочная переправа). Мать работала в медпункте при ткацкой фабрике, и каждое утро затемно катила меня на санках по заснеженной пятикилометровой дороге в ясли. Сохранились в памяти бледные люди в черных ватниках на расчистке зимней дороги — заключенные — и охрана с винтовками в огромных овечьих тулупах». Дом, где снимали комнату Челищевы, в 1939 году сгорел, все имущество пропало. Приехали в Москву, остановились у родственников — графов Бобринских. Но в Москве не нашлось жилья для «бывших». Сняли маленькую комнату на ветхой даче в Мытищах под Москвой. Ф.А. Челищев получил временную работу в Институте истории, философии и литературы в Москве, а его жена работала медсестрой в Мытищах. Н.Ф. Челищев вспоминает: «Новый, 1941 год, мы встречали в холодной мытищинской комнате черным хлебом с солеными огурцами и чаем со слипшимися кофейными леденцами. Предвоенное “изобилие ”, о котором любят вспоминать старые большевики, было только для них — в закрытых распределителях, количество которых во время войны еще увеличилось. Для нас же впереди были долгие голодные и холодные военные годы. Мы с отцом вырыли щель в огороде на случай бомбежки, и мать ставила туда молоко. В первый же большой налет я полез в укрытие и разбил банку с молоком». Осень 1941 года, паническую военную осень, Челищевы провели у Бобринских в Москве, в Трубниковском переулке. Федор Алексеевич по ночам дежурил на крыше во время налетов. А потом возникла опасность, что сына эвакуируют отдельно от родителей. И мать с сыном перебралась в село под Владимиром. Отец приехал позже, по дороге его полностью обворовали. А то, что еще осталось, пришлось вскоре обменять в селе на продукты. Школа в селе не работала. Поэтому к зиме перебрались на окраину Владимира. Мать работала в две смены в психиатрической больнице, отец старался добыть топливо. Для Федора Алексеевича невзгоды войны были уже выше сил. Он умер от голода, холода и усталости — не выдержало сердце. Был январь 1942 года. Похоронили его на окраинном кладбище города, у стен Владимирской тюрьмы. Сын его долго не мог осознать, что отец умер. Видел его во сне. «Это была тяжелая зима, — вспоминает он. — Морозы не ослабевали... Главными нашими врагами в ту зиму были голод, холод и вши. Подсолнечный жмых казался много вкусней довоенной халвы. Мы затирали числа на карточках и забирали хлеб на неделю вперед. В конце каждого месяца приходилось жить совсем без хлеба. Я опухал от голода. Мать сдавала кровь и скармливала мне паек, который полагался донорам... Весной я посадил на могиле отца маленький клен, принесенный из леса. 

ph421_0.jpg

Н.Ф. Челищев

Мои военные годы во Владимире прошли в беспризорной среде обитателей бараков с матом, курением, драками... Но остались в памяти и походы в лес за черникой, и ночная рыбалка на Клязьме, и помидорная грядка под окном... Когда я с женой и дочерью приехал во Владимир много лет спустя, все кладбище заросло кленами. Могилы отца не было». Николай Федорович Челищев получил в 12 лет такой наказ от своей тетки, Марии Алексеевны Бобринской: «Коля, всегда помни, что ты — сын своего отца. Пусть кругом лгут, крадут, доносят... Но я сама никогда этого не сделаю, и ты никогда этого не сделаешь, потому что мы — Челищевы». После войны сын с матерью жили в Хотькове под Сергиевым Посадом. Она работала в психиатрической больнице. Он закончил среднюю школу с медалью. Но не стал получать гуманитарного образования: «Просто не приходило в голову, что можно профессионально заниматься историей, философией, литературой и другими строго идеологизированными дисциплинами в советских условиях, — пишет он. — Мои сверстники, дети “бывших”, и я вместе с другими стали геологами, химиками, нефтяниками, лесниками... Конечно, от этого в стране не стало меньше “историков”, “философов”, “литераторов”...» После окончания школы его пытались заставить пойти в училище МВД. Он сбежал из военкомата и отказался от московской прописки. Окончил технический вуз, работал заведующим лабораторией. Дальнейшей карьеры не сделал, потому что был беспартийным. Сейчас живет в Лондоне. В 2000 году опубликовал книгу стихотворений отца со своими комментариями.


Источник: Т.В. Смирнова. «...под покров Преподобного». Очерки некоторых известных семьях, живших в Сергиевом Посаде в 1920-е годы. - СТСЛ, 2008.


STSL.Ru


25 июня 2019

< Назад | Возврат к списку | Вперёд >

Интересные факты

«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
«Дело бывших монахов Троице-Сергиевой Лавры»
17 февраля 1938 года — особенный день в истории Троице-Сергиевой Лавры и Радонежской земли. В этот день были расстреляны несколько человек лаврской братии, а также духовенства, монахинь и мирян Сергиево-Посадского благочиния.
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
Подписание Екатериной II указа об учреждении Сергиевского посада
22 марта (2 апреля н. ст.) 1782 года императрица Екатерина II подписала указ, одним из пунктов которого повелевалось учредить из сел и слобод близ Троице-Сергиевой Лавры лежащих, «посад под имянем Сергиевской и в нем ратушу...».
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
Учреждение братского кладбища Троицкой обители
23 марта 1861 года митрополит Московский и священноархимандрит Троице-Сергиевой Лавры Филарет (Дроздов) благословил учреждение на восточной окраине Посада «киновии усопшей братии Лавры» или, другими словами, братского кладбища Троицкой обители...
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
Исцеление крестьянки И. В. Фомичевой у мощей преподобного Сергия
20 марта 1909 г. крестьянка Тверской губернии Ирина Васильевна Фомичева, 25 лет, получила исцеление ног у мощей преподобного Сергия.
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
Крестный ход вокруг Сергиева Посада
В праздник Покрова Божией Матери в 1812 году по благословению митр. Платона (Левшина) наместник Троице-Сергиевой лавры совершил крестный ход вокруг Сергиева Посада для избавления города и обители от французов.