В день Казанския Богородицы

СЛОВО

В ДЕНЬ КАЗАНСКИЯ БОГОРОДИЦЫ.

В нынешнем Евангелии поминаемая жена усердным учреждением всемерно тщалась угостить Господа Иисуса, дом ея посетившаго. Поспешность ея к его услугам, заботливость, торопливость показывали, сколько она сим посещением была обрадована. Наилучшее же из всех ко удовольствованию сего великаго гостя приготовлений было ея к нему усердие. Да и подлинно оно то есть всегда наилучшею трапезы приправою: оно всякия ястия вкусными делает, и всякому питию сладость придает. Ибо что бы все то было, естьлиб было подносимо от руки недоброхотныя и сердца прохлажденнаго?

Я, видя вас, благословенные Христиане! с охотою притекших в сей дом Господень, желаю подражать той добронравной жене, чтоб угодное вкусу вашему предложить угощение. Знаю, что не пищи тленныя, не пития на мало время жажду утоляющаго вы от меня ожидаете. Ваше к Богу благоговение не может насыщенно быть, разве пищею безсмертною: ваши правды алчущия души не могут удовольствованы быть, разве питием почерпаемым из источников Израилевых. Да и сам Спаситель для вас и меня есть примером святейшим. Он приемля Марфино во угощении усердие, Марии сестры ея душевное к слышанию слова его расположение тому предпочитает. Обеих было усердие равное: но в выборе, что было полезнее для них, одна пред другою заслужила преимущество. Мариин выбор состоял в таковой благой части, которая, по глаголу Проповедника небесныя истинны, никогда ни чем от нея отнята быть не могла.

И как вы, по просвещению Духа Святаго, благоразумию Марии подражать желаете: то тем одолжаете меня изъяснить вам сию благую Мариею избранную часть, которую человек получив, остается в безопасности, чтоб кем нибудь она от него восхищена быть могла.

Ежели с одной стороны посмотреть, что все в свете переменяется, портится, истлевает; с другой стороны разсудить, что нас перемены смущают, порчи печалят, тления страшат, и что-то рожденное в нас есть, чтоб мы были щастливы всегда, и чтоб добро, наше щастие составляющее, не переменялось, не портилось, не истлевало; ежели, говорю, и то и другое разсудить: то, кажется, уже не по христианскому только учению, но и по естественному понятию следует нам искать той Евангельской благой части, котораяб при нас всегда неизменно оставалась, дабы щастие наше было незыблемо.

Что же в свете сем не переменно? что порче, что тлению не подлежит? и крепкаго сложения тело болезнями изнуряется, старостию ослабевает, красота увядает, благостройность членов обезображивается, и напоследок все то бывает червям пищею. Богатство или тать похищает, или вода потопляет, или огонь пожигает, или сильный отнимает, или наконец все ими услаждение прерывает смерть, и нас нагими посылает во гроб.

Да хотяб оно во всю жизнь нашу при нас и безопасным оставалось: но должно о нем судить по его употреблению. Не говорю о тех, которые его употребляют на роскошь и мотовство; ибо таковые стараются сами, чтобы тление, которому и мы и вся наша по естеству подлежат, скорее их постигло; не говорю о сих: скажем о тех, которые его употребляют на нужную пищу, питие, одеяние, на содержание дому. О сколь не много для сего надобно, естьлиб мы благоразумную и естественную умеренность хранить умели! Но как бы мы ни поступали: пища изгнивает и в тление обращается, питие также; одежда ветшает, дом разваливается, и во устроении сих всегдашних докучных перемен состоит вся многопопечительная жизнь наша. Да хотяб мы сим и не скучали: приступают болезни, наступает старость, пища перестает быть вкусною, питие не услаждает, одежда не греет, не веселит лучший дом. А напоследок и какое нибудь всего того употребление, хотелиб мы, или не хотели, смертию пресекается.

Ежели что человека вышших и благороднейших мыслей льстит, то слава и безсмертие имени. Но что сия слава, что сие безсмертие имени, естьлиб не было надежды христианской? льстит мыслей надменных человека, чтоб слава его и в потомках гремела, чтоб имя его и по смерти не умирало. Но сию славу и имени безсмертие не редко по превратности мира те имеют, которые по делам своим заслуживают, чтоб имя их никому не было известно, или бы у всякаго было оно в презрении: а напротив многие, кои добродетелию были преукрашены, никакой славы не имеют, и имя их вечному предано забвению. Да хотяб пусть слава истинная и летала по устам всех, и честное имя воспоминанием своим всех всегда бы услаждало: но когда он сам во гробе; ничего того чувствовать не может, и все для таковаго равно, как бы по смерти о нем ни отзывались.

Поистинне не иначе разсуждать мы можем о славе нашей в будущих родах и о безсмертии имени; естьлиб в том нас не подкрепляло христианское упование, что мы не только получим безсмертие имени, но и нас самих, и плодами благих дел своих вечно наслаждаться не престанем. Что пользует Александру, прозванному великим, говорит один святый Отец, естьли его хвалят там, где его нет; а там осуждению подлежит, где он есть?

Таковыя света сего превратности разсуждая, возлюбленнии! не должны ли мы искать той благой части, котораяб от нас никогда отнята быть не могла? следовательно, котораяб наше щастие делала твердым и неразрушимым. Но в чем же бы сия вожделенная и драгоценная часть состояла? Она состоит в добродетели на благочестии основанной.

Сия часть наша неотъемлемая. Бог, источник ея, оградил ее от всякия опасности: ибо благоволил Он на ней утвердить блаженство наше. Ни время, ни страсть, ни злость, ни иное что основания ея поколебать не могут. Для утверждения в сей для нас столь нужной истинне посмотрим мы на те случаи, в которых все колеблется, трясется, падает, разрушается: но добродетельная и благочестивая душа при всем том, яко гора Сион, недвижима пребывает. Случится ли, что все истребит огнь? но добродетель не сгарает; самый огнь геенский страшится, и к ней прикоснуться не смеет. Были Израильтеские отроки в пещи разжженной седьмь крат седмерицею: но огнь к ним прикоснуться устыдился; а напротив когда и присноживущий изувял пламень, благочестивыми душами вечнующая песнь воспевашеся. Случится ли кому потопление? все пожирает глубина водная: но честности души твоея не могут потопить воды многи. Был Иона в потоплении, когда званию Божию не повинулся: но вера в Бога, в душе его не угасшая, укротила волнение морское, и внутренность чрева китова не воспрепятствовала ему вознести свой глас к небесам, и склонить на помощь себе укрощающаго море. Случится ли, что тать все похитит, и оставит тебя нагим? но честности твоея похитить не может. Для нее устроил Бог не сундуки, не кладовыя, но сердце благочестием укрепленное. Златой ключь от ковчега, в котором сие сокровище хранится, есть в руце Божией. Клевета ли что отъимет? но добродетельный человек почитает сие за слабое нападение, которое только изощряет его великодушие. Может она потемнить доброе наше имя: но у худых людей; да и то на время, Богу тако попущающу к лучшему: но рано ли, поздо ли, праведный вещей Судия, изведет яко свет правду твою, и судьбу твою яко полудне.¹ Был сему искушению подвержен Иов: и естьли нам дозволено несколько проницать в судьбы Божии, то кажется для того, чтоб сего великаго мужа добродетель свету открыть, которыя сияние не так бы видно было, когдаб на время не помрачила его оная страшная буря.

Поистинне, возлюбленнии! никто нам повредить не может, как только мы сами себе, по справедливому учению Златоуста святаго. Кроме того, что временных нещастий наших не редко мы сами бываем причиною; когда или к тому случай подаем, или благоразумных не берем предосторожностей, или разстройными своими поступками и пороками то заслуживаем: кроме сего, говорю, естьлиб что с стороны без всякой от нас причины к нашему нещастию выходило; в нашей воле состоит захотеть быть нещастливыми, или нет. Как? вот покажу.

Нещастие состоит во внутреннем смущении отягощающем наш дух, и терзающем сердце. Поистинне так. Ибо естьлиб кто лишился имения, жены, детей, обременен был бы болезнями, клеветами, нападениями; но при всем бы том не смущался, был бы спокоен, да еще и радостен: как бы ты мог назвать его нещастливым? а смущаться и внутренно сокрушаться, или нет, сие состоит в нашей воле, и никакая сторонняя сила без нашего соизволения никак в нас того учинить не может. Не соизволяй ты смущаться, будь великодушен; и тогда все наружныя нападения о камень твоего великодушия яко волны морския разсыплются, и ты яко торжественный победитель им доставишь посмеяние, а себе удовольствие. Но по слабости, де, человеческой не льзя таковыми нещастиями не смущаться. О! мы для того сие говорим, что совершенной добродетели не стяжали: так слабый воин, видя выходяща неприятеля вооруженнаго, страшится; понеже в нем нет мужества, и мечь его по нерадению не изощрен.

Но как же Павел, бывый подобный нам человек, окруженный всеми мира сего нещастиями, однако мог говорить: Радуюся во страданиях моих?² Вот человек и в нещастиях довольно щастлив: понеже спокоен и радостен.

Но пусть мы дадим место и общей слабости человеческой; но есть еще степени и в добродетелях: пусть мы не дойдем до совершенства Павлова; так по крайней мере должны мы достигать хотя до того степени добродетели, до которой достигают другие благоразумные и великодушные мужи. Мы и между собою находим таких, из коих одни нещастливыя приключения сносят, не допущая себя до разслабления: другие в тех же самых случаях ослабевают, унывают, приходят в отчаяние. От чего сие? Один более укреплен в добродетели и во уповании на Бога: другой, не имея ни того, ни другаго, не имеет подпоры слабым мыслям своим, и по тому смущается, и сам себя, а не другой кто, нещастливым делает.

И так видите, возлюбленнии! что быть ли нам щастливыми, или нещастливыми, зависит от нас: то есть, как мы сами себя внутренно расположим; то потому и сторонния нападения действуют, или не действуют. А из сего сказаннаго нами видим, что добродетель есть часть наша неотъемлемая, нужная, есть она для нас жребий Господень благословенный.

Когда она нас в нещастиях делает щастливыми; то не паче ли тогда есть она для нас источником радости, когда все наши дела текут благопоспешно, управляющу промыслу Божию? Тогда-то возсияют для нас и дни праздничные, дни радостные; когда дух наш спокоен, совесть не зазорна, мысль ни чем несмущенна. А тому что за праздник, который уныл духом, котораго совесть терзает, котораго страсти смущают, котораго люди проклинают, котораго осуждает Бог?

Да празднуем мы праздники свои сердцем непорочным и совестию неповинною. Ибо сие-то, по Апостольскому словеси, праздновать не в квасе ветсе злобы и лукавства, но в безквасиих чистоты и истинны.³

Призовем же в помощь празднуемую нами, радости исполненную, Деву Марию, да ходатайством ея и здесь поживем спокойно, и в воскресение праведных вечныя радости да сподобимся. Аминь.

Сказывано в Москве в Казанском соборе 1777 года Июля 8 дня.