Слово в неделю третию великаго поста

XX. СЛОВО

В НЕДЕЛЮ ТРЕТИЮ ВЕЛИКАГО ПОСТА.

Животворящий крест, священное знамение великаго страдальца, предложено днесь пред очи наши. Но для чего? для того ли только, чтоб нам узнать и величество Его страданий и цену оных? подлинно и для того. Но сего не довольно. Еще и сами мы призываемся, чтоб взять нам крест, носить его, и нося последовать Ему. О! знаю, что таковое приглашение не многие примут с радостию. Мы и на Его крест взирая, содрогаем. Известно же, что всякий труд и страдание не столько чувствительны в другом, как в самом себе. Мы в бедствиях не наших умеем философствовать, а в своих ослабеваем.

Да и какая бы была нужда или польза тягостную и страдательную провождать жизнь? не лучше ли всегда быть в веселии, прохладах, удовольствиях? на то ли мы созданы, чтоб всегда быть в тягостном подвиге противу скорбей и печалей? но Христиане должны быть просвещеннее; и потому разсуждать здравее. Крест по видимому только есть тягостен: а в самой вещи он есть отрада нашея жизни. Труды и скорби не суть прямо то, чем они называются: но заключают в себе истинное наше удовольствие: а напротив увеселения и прохлады мирския суть настоящая горесть и печаль. Сие подтверждается оными Спасителевыми словами: иже хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою, спасет ю (Марк. гл. 8, ст. 35). Видите, что одними словами мы себя обманываем: и потому страшимся. Мы думаем мирскими похвалами и увеселениями душу свою спасти, то есть, сберечь; но вместо того ими ее погубляем: а когда трудами и страданиями кажется нам, что душу свою мы теряем: но самою вещию приобретаем оную. Так что же есть в том удовольствии, которое именем только, а не вещию таково есть: и что есть страха в том подвиге и страдании, которое под неприятным именем сладчайшую вещь заключает?

Настоящее и истинное спасение души есть важнее всего в свете, каких бы трудов и подвигов оно ни стоило. А погибель души есть ужаснее всего в свете, сколькобы ни обещал мир временных прохлад и увеселений за оную. Кая польза есть, говорит Евангелие зело праведно, аще человек приобрящет мир весь; а душу свою отщетит (Тамже, ст. 36), то есть, потеряет. Но подлинно ли так оно есть, поговорим мы о том несколько пространнее.

Что есть душа, надлежит нам теперь спросить. Жалко и удивительно, что люди, да еще и самые ученые, знают измерять землю, узнают сокровенныя тайны естества, умеют отдаленнейших небесных светил определять величину и разстояние их от земли; но что есть душа, да и душа не других каких нибудь животных, но душа в нас самих, собственная наша, или не знают, или понимают оную темно, и многия еще о том производят прения. Спроси философов, что есть душа? на то они тебе скажут, один с другим не сходственное. Один будет говорить, что человеческая душа есть кровь; другой, воздух; третий, огонь: иной говорит, что она есть точка согласия всех сил телесных. А иные и совсем души не признают, почитая, что оная состоит в одном теле, как они говорят, организованном, то есть, чрез орудия чувств действующем. В таковом смутном и разноречном философствовании изволь узнавать истинну. Так чем же Философия столь хвалиться и гордиться может? когда столь необходимо нужной для человека вещи, или паче сказать, когда самого человека не знает? поистинне обуи Бог премудрость мира сего (1 Кор. гл. 1, ст. 20). Обезумил премудрый Бог Философию, дабы мы прибегали к единому свету Его истинны, а не к ея мудрованиям.

Нам не Философия, но простая Евангельская истинна открыла, что есть душа. Она говорит, что душа есть Дух Божий, из уст Его в нас влиянный, носящая в себе образ Его и подобие (Быт. гл. 1, ст. 26). Вот все! краткими словами все человеческия мудрования и сомнения решены. Ибо из сего уже само собою следует, что душа наша есть зерцало Божества, сияние света присносущнаго, сокровище Его свойств величественных, вместилище Его славы, естественное Его порождение: почему Павел основательно заключает, что можем мы почитаться и родом Его (Деян. гл. 17, ст. 29). А по всему тому она ни в какую стихию разрушиться не может: но имеет славное право на веки остаться в том источнике, из коего проистекла. Смерть совсем есть чужда естества ея.

Узнав существо души своея, можем уже видеть и великую цену ея: и сколь есть ужасна ея погибель. Но прежде, нежели положим мы ей настоящую цену, надобно знать, в чем состоит спасение и погибель ея.

Спасение души состоит, когда она в жизни сей добродетельна, а в будущей блаженна: когда в ней священная образа Божия струя ничем не осквернившись возвратится к источнику своему. Вот души спасение! А погибель души состоит в том, когда она в жизни сей беззаконна; а в будущей от Бога отверженна: когда в ней образ Божий помрачен: а потому предвечный ея Родитель не признает в ней своего подобия. Вот души погибель!

Теперь на сем основании приступим ко оценке нашея души. Но я нахожу в том великое затруднение, чемуб ее уподобить можно было. Имеешь ты несметное число милионов денег; но стоят ли они чегонибудь, когдаб в тебе души не было? Ты бы стал тогда ничто: а потому и все те милионы тогда были бы уже для тебя ничто. Но погубить душу свою в вышесказанной силе, есть тоже, как бы мы ничто стали. Но что я сие говорю? Безконечно было бы сноснее, ежелиб мы в ничто обратилися. Лучшеб было, аще не бы родился человек тот (Матф. гл. 26, ст. 24). Имеешь ты все чести мира сего: пред всеми подобными тебе превознесен, препрославлен: вся вселенная трепещет от единаго имени твоего: все тебе преклоняется, все пред тобою падает и повергается. Но стоит ли все то чегонибудь, когдаб в тебе души не было? ты бы стал тогда ничто. А потому и все те чести, все те славы, все великолепия тогда были бы уже для тебя ничто. Но погубить душу свою в вышесказанной силе, есть тоже, какбы мы ничто стали; или и безконечноб было сноснее, когдабы мы в ничто обратилися. Лучшеб было, аще не бы родился человек тот! солнце, звезды, воздух, земля, вода, и все стихии служат к нашему употреблению; а потому великой для нас стоят они цены. Но что все то, когда душа наша на погибель есть осуждена, да и погибель вечную?

Теперь вам отдаю на разсуждение, какую можно положить цену спасению или погибели души. Спасению или погибели, говорю. Ибо как спасение души есть выше всякия безмерныя цены: так и погибель ея всех вещей траты превосходит. И как при погибели души все в свете есть ничто: так при спасении души все в свете уже есть драгоценно. Когда добродетельная душа богатство употребляет в доброе, тогда и богатство имеет свою цену. Когда честная душа честьми и славою почтенная, благодетельствует другим, тогда и чести и слава имеют свою великую цену. Тогда и все вещи, все стихии, им употребляемыя по закону Божию и в славу Его, свою находят настоящую цену. Но при погибели души все то для нее есть ничто; следовательно, все то свою цену теряет: ибо все во зло обращается, и во отягощение судьбы погибельныя. Так не справедливо ли Спаситель сказал: что человек даст измену на души своей? (Марк. гл. 8, ст. 37), то есть, какаяб была вещь столь безценная, чтоб ею мог человек заменить погибель души своей.

Но о Христе Спасителю! сколь ни истинно есть слово твое; но едва ли у нас есть что малоценнее и презреннее, как душа наша нам. Что человек даст измену на души своей? Что! все, сколькоб оно ни было мало и ничтожно. Мы промениваем душу на все. За малый прибыток, за малую честишку, за малое угождение, за кратчайшее увеселение, за минутную славишку. С одной стороны льстит нас малейшая корысть, и заставляет для получения ея лгать и обманывать: с другой стороны предстоит погибель души, лжею и обманом убиваемыя. С одной стороны усильная прозьба или мзда склоняет нарушить правосудие, и осудить неповиннаго: с другой стороны является погибель души, за неправосудие от Бога осуждаемыя. С одной стороны манит нас сладострастие и мгновенное плоти угождение: с другой стороны открывается погибель души, за осквернение соединения с чистейшим Богом лишаемыя. Что же? Делаем ли мы много себе затруднения в выборе того или другаго? Никак. Душу тотчас на все промениваем, так, как вещь маловажную, или какбы мы ее и совсем в себе не ощущали.

Трудно понять, откуду бы происходило столь страшное превращение. Не верим ли мы всему тому? Но почитаемся верющими, и глаголов священныя веры не опровергаем. Да хотяб и опровергали: но душа сама, чувствуя столь великую свою опасность, дает и нам тоже чувствовать. Ибо скоро, как мы чтонибудь во вред души своей соделаем, ощущаем в себе угрызение совести; которая нас внутренним гласом упрекает, обличает, безпокоит, мучит, лице наполняет краскою стыда; а колена колеблет дрожанием. Так откуду же происходит, что мы столь низко оценяем свою душу? не от того поистинне, чтоб цена ея была нам неизвестна: но что мы мало о том думаем; мало о том радим. Как животные безсловесные следуем слепо за чувствами, яко вол ведомый на заколение.

Но о Христиане! познаем цену души своей; познаем великую трату погибели ея. Когда уже столь мало мы ее уважаем, прельщаясь всем видимым к погибели ея; то по крайней мере да останется еще в нас угрызение совести и стыд. Ибо сие составляет последнюю надежду нашу. Аминь.

Говорено в Чудове монастыре Марта 23 дня

1785 года.