На день Воздвижения

СЛОВО

НА ДЕНЬ ВОЗДВИЖЕНИЯ.

Благочестивая Елена великая великаго во Царех Константина мать, воспламененная любовию креста Христова, не довольна была, что язвы Господа Иисуса в сердце своем носила, что смертию Его одушевляла свою жизнь; не довольна была тем: надобно было для горячей ея веры, чтоб очами своими увидеть и самой тот жертвенник, на коем совершена великая жертва спасения мира, самое то треблаженное древо, на нем же распяся Христос, Царь и Господь. Так как общее безпокоит всех любопытство, что, естьлиб мы слышали о славных какоголибо Героя делах, желаем, когда его самаго видеть не возможно, хотяб узреть те орудия, коими он славныя свои дела совершал. По чему и ныне во обыкновении есть великих людей или одеяния, или оружие, или рук их работу, или бывшие у них во употреблении сосуды хранить, и оные как некоторую драгоценную редкость всем показывать.

Таковым благочестивым любопытством будучи возбужденна Царева мать, возжелала видеть то покланяемое древо, на нем же пригвожденны стояли нозе Господни, и Его пречистою кровию было обагренно. Сие ея желание исполнилось: обрела искомое: возрадовалася; излились из очес ея радостныя слезы, бросилась к священному орудию, устами и душею его облобызала, восторжествовала, уподобилась оной Евангельской жене, которая нашед погибшую драхму, созывает другинь и соседок, восклицая в веселии: возрадуйтеся со мною, яко обретох драхму погибшую.¹ Сия радость благочестивыя Елены столь была важна и велика, что и вся церковь оную себе присвоила, и чрез многия века и роды и до нас торжество сего дня преслала.

Мы празднуя таковый день, не имеем нужды заботиться о снискании приобретеннаго сокровища. Оно уже в наших руках. Но чтоб некоторым образом уподобитися Еленину благочестию, возбудим мы и самих себя к таковому же любопытству, не остается ли еще где сокровенных знамений Божией к нам любви? ибо крест Христов есть не что иное, как знамение возлюбившаго нас Господа Иисуса, и душу свою за нас на нем положившаго.

Куда ни обратим мы очи свои, везде найдем следы и знамения любви Божией к нам. Человек в дикости и невежестве воспитанный не умеет узнавать красоты тварей и мудрости их создания и действий. Взирает он на них очами не любопытными: не прилагает к ним своего внимания, и удивлением не восхищается. Он смотрит на солнце, и понимает оное, как некоторой не большой светлой шар, а более ничего. Смотрит на звезды, и оныя может быть почитает некоторыми малыми небесными скважинами. Смотрит на небо, и оное себе представляет некоторым не малым пространством; а более ничего. Такое есть человека не просвещеннаго о вещах понятие. Но другой излишно высокомудрствующий, не возмогши проникнуть в глубочайшую связь тварей, все то приписывает случаю; что они сами собою каким-то неизвестным образом стали: и потому в них ни порядка, ни устройства, ни следов безконечныя премудрости не усматривает.

Но естьли мы со вниманием и просвещением обратим очи свои: везде найдем следы и знамения любви Божией к нам.

Воззрим ли на солнце? находим в нем величайшее безконечнаго разума произведение. Находим, что оно непомерныя величины тело пламенеющее, удивительным сиянием блистающее, все твари в не понятном отдалении освещает, и согревает не иначе, как в самой близости разженная пещь. Однако так мерно повешено и устроено, что хотя окружено со всех сторон вещами к нему приближенными: но ни одной из них действием презельнаго пламени своего не сожигает и не повреждает. Всякая тварь ожидает восхода сего благодетельнаго светила, радостным восторгом восхищается, узрев его прекрасное лице, и во всех своих действиях приемлет от него руководство и оживление.

Удивляясь мы в таковом произведении премудрости Божией, меньше ли будем удивляться творческому о нас промышлению, и не почтем ли сие яснейшим любви Его к нам знамением? Естьлиб для согретия нас от хладнаго замерзания снабдил кто теплым домом; таковаго почитаем мы благодетелем и отцем: не с большим ли благоговением должны мы признать Вышняго отеческую к нам любовь, который таковую нас согревающую и оживляющую, да еще и нетленную создал для нас, могу сказать, храмину?

Воззрим ли мы и на другия светила, коими испещряется небо? В восторг придем, воображая их неизчислимое множество; но притом такой величины, что каждая звезда превосходит весь круг земной несказанным образом. Хотя мы в точности определить не можем, какое они спасительное влияние препосылают тварям земным: однако без сумнения заключить должны, что соединяясь они со всею связию мира, в коем и мы находимся, содействуют нашему бытию и пребыванию. Плавающие же по бездне морской самым делом находят их своими верными путеводителями, приводящими в тихое пристанище корабль нужною для нашей жизни куплею преисполненный. А тем самим заставляют нас на себя взирать, как на ясныя Божия к нам любви знамения.

Воззрим ли мы на воздух? находим его столь близким и нужным, сколь близка и нужна есть нам жизнь наша. Мех легкаго нашего он подымает и опускает, и тем приводит в движение кровь и телесные соки. Мы им питаемся, и благосостояние здравия нашего не меньше от онаго зависит, как от самой пищи и пития. Им прохлажденные члены согреваются; но им же и разгорячившиеся прохлаждаются. Волнением ветров все вредное из себя изгоняет, дабы нам самаго себя представить пищею чистейшею и безвредною. Можем ли мы таковыя чудеса иначе почитать, как откровенными Божия к нам любви знамениями?

Воззрим ли и на самую землю, на которой нас Бог определил быть обитателями? меньше ли найдем чудес и премудрости? Сия общая наша матерь, трудно сказать, более ли питает нас, или увеселяет: более ли представляет к содержанию нашему нужнаго, или для услаждения чувств приятнаго? Травы и для пищи потребныя, и к сохранению здравия полезныя: цветы многоразличными красотами взор пленяющие, древеса сладчайшими плодами вкус и обоняние очаровывающия, прозрачные источники из всех гор кипящие, утоляющие жажду, орошающие наши труды, искапывающие драгоценныя из недр земных сокровища, великия реки, озера и моря рыбами преисполненныя, и на мягкой своей стихии путь нам не иначе как на земле подающия; различнаго рода животныя и в работе нам помогающия, и своим или утешительным нравом, или сладким пением увеселяющия, или хитростию производимых ими дел удивляющия: что все сие? естьли не светлыя очам нашим всегда предлежащия любви Божией к нам знамения? не можем, так сказать, и одного зделать шага, чтоб не обозреть следы благодетельнаго промысла.

Когда всякое дыхание хвалит своего Господа: сие разуметь надобно не иным способом, как, что они и образом и делами своими подают нам разумом одаренным и случай и причину восхвалять премудрость и благость ко всем тварям создавшаго их. Сие наше разсуждение весьма сильно утверждает Апостол: Бог, говорит Он, не несвидетельствованна себе остави, благотворя нам, дожди подая и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца наша.²

Но почто мы странствуем, так сказать, по чужим странам? Воззрим на самих себя. Древние любомудрцы называли человека микрокосмом, то есть, малым миром, разсуждая, что весь мир до безконечности простирающийся в нем одном, как бы сокращен и собран. Да и Давид когда размышлял о премудрости высочайшей, а в то же время и о самом себе, в некотором восторге к Богу возопил: удивися твой разум из мене:³ то есть, что я, де, в самом себе нахожу следы и дела безмернаго разума твоего.

Долгаго требует времени входить в разобрание телеснаго и душевнаго состава нашего. Все испытатели естества, телесное одно человека разбирая сложение, находят премудрость, их понятие в удивление и ужас приводящую, и признают, что сего одного довольно ко уверению каждаго, что есть Творец мира премудрый и промыслитель милостивый. Почему не входя более в разсматривание сего, оставляя же то каждаго из вас похвальному любомудрию, должен только то заключить, что и сам человек сам себе есть яснейшим любви Божия знамением.

Но держась таинственных начал Христианскаго исповедания, из всех изчисленных нами любви Божией знамений не можем найти светлейшаго, величайшаго и удивительнейшаго, как есть крест Христов. После всех тех благодеяний, кои нами изчислены, и которыя разсеяны по следам всего мира, вообразите, что Бог, как бы всего того для нас еще не довольно было, благоволил и самаго себя явить нам под видом плоти нашея, и во уверение своея к нам любви мучительнейшим образом принял смерть, вместо того, что мы оную праведно заслужили. Вообразите сие; естьли только силы нашего воображения к тому довольны. Большия любви никто же имать, да аще кто душу свою положит за други своя.⁴ Сие величайшее любви доказательство видим мы в смерти Христовой; видим и удивляемся; видим и со благоговением покланяемся величеству таинства таковаго. Почему имела причину благочестивая Елена изыскивать спасительное таковыя любви знамение.

Мы с нею вкупе сердечною верою оное лобызая, и совершая торжество креста Христова, должны из мысли никогда не выпускать оное Апостольское слово: иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми,⁵ аминь.

Говорено в Кресто-Воздвиженском монастыре 1780 года.