ПРЕДИСЛОВИЕ к благочестивому читателю на Беседы Святаго Иоанна Златоустаго на [книгу] Бытия

ПРЕДИСЛОВИЕ

к
БЛАГОЧЕСТИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ
на Беседы Святаго Иоанна Златоустаго
на [книгу] Бытия, печатанныя в Москве 1769 года.

Сколь есть славно во всей церкви имя сущаго во святых Отца нашего Иоанна Златоустаго, бывшаго церкви Антиохийския пресвитера и знаменитаго проповедника, а потом Константинопольскаго Патриарха, о том довольно известно как все христианское общество, так и наша православная Российская церковь. Понеже хотя весьма не великое число православных великих Греческих учителей книг на наш язык переведено, [о чем как справедливо сожалеть должно, так можно надеяться, что со временем сей недостаток нас оскорблять не станет:] но Златоустаго книги хотя не все, однако некоторое число на наш Славенский язык из давных времен переведены; чем довольно церковь наша засвидетельствовала, что она сего великаго мужа поучительныя слова почла за способнейшия, чтоб ими напоевать жаждущия благочестивых чад своих сердца. И поистинне, ежели мы себе представим пастыря, святою церкви Божия ревностию наполненнаго, учителя истинною Евангельскою совершенно просвещеннаго, проповедника сладчайшаго, восхищающаго сердца, и оныя по своему изволению обращающаго, то сию честь, ежели кому, Златоустому по самой справедливости отдать мы должны. Горел он весь жаром духовным, чтоб Христианам добродетель зделать любезною и сладкою, и чрез то церковь Божию представить в той красоте, какую может иметь душа, будучи сообразна пресвятому Богу. И для того никакого не щадил он труда, но непрестанным орошал себя потом. Видели его почти каждой день седящаго среди церкви на учительском амвоне, окружаемаго усердными слушателями, которых он к себе привязывал сладостию своего слова. Сей ежедневный учительства его труд довольно есть видимь в сей одной книге, в которой содержимыя беседы говорены им были чрез всю святую четыредесятницу почти каждой день. Из них едва не во всякой беседе слышно, что он простирая к народу свое поучительное слово, поминает и о том, что вчера и третьяго дня к ним говорил; не оставляет притом, что заутра и в следующий после того день намерен им предлагать. Сии ежедневные труды почитал он для себя весьма легкими, когда примечал, что они в слушателях его не безплодны: но напротив отягощался, болезновал, и, можно сказать, рыдал, когда случалось ему приметить в своих учениках некоторую к благочестию холодность, или к слушанию слова Божия нерадение, или несоответствующую его желанию исправность нравов. Жаловался он тогда, призывал в свидетеля небо и землю, что он по своей должности невиновен, а чрез то зделался им случаем большаго осуждения: однако в самой своей неповинности мало для себя находя утешения, желал, чтоб и они с ним вкупе пред Божиим судом были оправданы: хотя впрочем благодать Божия слову его столь сильно содействовала, что редко когда сего ему видеть случалося.

Сия его слава тем есть светлее, что ее никакая страсть не помрачала. Учил он по одной истинной к славе Божией и пользе ближняго ревности, и весьма далек был от того, чтоб чрез свое витийство искать у слышателей некотораго суетнаго о себе мнения: как-то безчестят себя некоторые проповедники, которые и на самом священном месте свою страсть не оставляют, но прибирают слово к слову, и разными цветками свою речь раскрашивают, пренебрегая важность и твердость истинны, и говорят не по движению, какое в христианском учителе ревность Божия производит, но льстясь от некоторых получить себе имя сладкоречиваго: и потому часто такое слово во устах проповеднических холодеет, и не имея он сам внутренняго священнаго жара, оным слушателя воспалить не может. Не таков был Златоуст: но когда речь его собственною своею силою слушателей сердца столь поражала, что они внутреннее чувствие не возмогши вместить в себе, чрез плескание рук, по тогдашнему обыкновению, оное оживляли, и сим приятным шумом наполняли всю церковь, он вместо того, чтоб льститься сим непринужденным витийства его свидетельством, откровенно пред всеми изъяснялся, что ему таковыя рукоплескания не могут быть приятны, разве поелику они суть знаком усердной их к слову Божию охоты, и к большим в добродетели успехам желания. Таковое есть свойство истиннаго Евангельскаго проповедника! Сие есть самое лучшее церковныя кафедры украшение.

К большей похвале сего великаго мужа служит то, что он наипаче в поучениях упражнялся нравоучительных, и всякое священнаго писания слово, всякой случай, все свое сладкоречие туда обращал, чтоб из них некоторое заключить нравоучение, то есть, чтоб или добродетель похвалить, или порок безобразным представить, или ленивых разбудить, или ожесточенных умягчить, или отчаянных возставить, или скорбящих утешить, или ободрить текущих в красном добродетели подвиге. Подлинно не редко возвышал он себя к изследованию и высоких истинн, каковыми Евангельская вера наполнена: но между тем, по особенному духа его расположению, наибольше держал себя в том учительства роде, которой прямо клонится к исправлению сердца, и научает буих мира мудрости Христовой, не словами, но делами философствующей. Сим шествуя путем Златоуст, легко доходил до своего намерения, то есть, чтоб в самое время учительнаго своего насаждения видеть и произрастающия в слушателях плоды добродетели, тем паче, что речи его слог был плавный, ясный, кроткий, внедривающийся, приятный, самый естественный. Нет в нем ничего принужденнаго, нет пустой слов пышности, нет ухищреннаго витийства, кроме того, которое самая вещей сила и порядочная истинн связь производит. Слово его и проповедь его, должно с святым Павлом сказать, не состояла в препретельных человеческия мудрости словесех, но в явлении духа и силы. Весьма щастлив был во изобретении различных подобий, которыя слову его вместе приносили и живность и приятность и твердость. И подлинно в нем то было, что почитается быть свойственным великому витию, то есть, чтоб нравиться и ученому и простому, и быть обоим вразумительну, и от обоих похваляему.

Но не должны мы предать молчанию, что в Иоанновых поучениях есть для нас сладчайшее и чувствительнейшее, а имянно, что он был к грешникам кроток и снисходителен, не так, акибы он потакал человеческим страстям, илибы порок оставлял без обличения; нет: но что мучимаго и терзающагося совестию грешника подкреплял Божиим милосердием, и оное столь живо мог падшему представлять, что извлекши его из бедствия отчаяния, в прежнее возвращал благосостояние. И потому от всея церкве по справедливости прозван был покаяния проповедником. Таков он был к грешникам, но и к грешникам кающимся, и скоро по падении свое злоключение признающим. Но в которых он таковаго раскаяния не усматривал, а напротив, коих видел в опасном греха бедствии спокойных: к тем слово его было острое и обличительное, на подобие пластыря едкаго, но исцеляющаго. И потому он сам говаривал: что мои раны здравие приносят.

Таковыми превосходными дарованиями украшенный церковный учитель, возможноли, чтоб не владел человеческим сердцем? возможноли, чтоб таковою благословенною рукою посеянное семя в сторичный не возрасло плод? и действительно святый Златоуст сие от прочих имел особенное, что когда начинал он говорить о исправлении какого либо порока, не преставал свое увещание продолжать дотоле, пока самым делом онаго не видел исправления. Обыкновенная его тогда была речь: глаголю и глаголати не престану. Можно сие видеть в его беседах к Антиохийскому народу, в котором желая он истребить, дабы всуе именем Божиим не клялися, дотоле не престал нападать на злое сие обыкновение, пока напоследок о исправлении того не уверен был. Таковаго представив себе пастыря, кто не признается, что он есть живое Святаго Духа орудие, и самое драгоценное церкве сокровище, истинны светлый проповедник, и к спасению вечному руководитель изряднейший?

Все те, которые пастырским в церкве почтены саном, и стадо Христово в деле спасения порученное себе имеют, совершенный Златоустаго пример пред очами своими всегда содержать должны. В нем увидят, сколь неусыпен должен быть учитель церкви в учении Евангельском, и сколь благоразумен в том, чтоб знать, как входить в человеческия сердца, как их касаться слабостей, как их истреблять страсти, как их возбуждать к добродетели, и оную уметь представлять в первородной ея красоте. Поистинне, пастыри духовные и все проповедники, чтоб быть непостыдными завета благодати служителями, и истинным священной кафедре украшением, должны непрестанно в чтении Златоустовых книг упражняться дотоле, пока с его слогом не почерпнут того духа, которой в нем действовал.

Нельзя при сем оставить, чтоб не подивиться премудрому Господню промыслу, что Он добродетель достойным увенчавает награждением к великому благия совести ободрению. Примером сему паки есть святый Иоанн. Но какое, может кто нибудь сказать, Златоуст имел награждение, когда по толиких трудах, по толиких подвигах, по оказании толикия о церкве ревности, напоследок был изгнан с своего престола, и нужною смертию сладкий его язык связан был? Но сие то наипаче доказывает, сколь Божий промысл в том есть действителен, чтоб добродетель зделать не постыдною. Понеже сколько веков прошло; но златоустова память осталась всегда всей церкви любезною, и богоглаголевый его язык, который услаждал прежде народ Антиохийский, потом гремел в столице всего востока, тот и ныне не молчит, но проповедует во всех странах света, и всех учит с великим дерзновением и с большим успехом, нежели другие живым гласом. Сия истинная польза, которую чтение его трудов в усердных Христианах производит, сие сердец обязательство, которое пользующиися его учением к нему имеют, не естьли великое трудов Иоанновых воздаяние? Не естьли вечное добродетели его прославление? Не естьли самое сильное ободрение и для всех тех, кои Златоустово нося на себе звание, Златоустовым хотят шествовать путем, да равное с ним восприимут от щедрыя руки Господни мздовоздаяние?

В разсуждении таковыя Златоустовых трудов для церкви пользы, переведена сия книга, которой еще в переводе не было. В ней содержатся толковательныя беседы на бытейскую книгу, которыя, понеже говорены чрез всю святую четыредесятницу, а при том растворенны во всяком почти месте пристойными нравоучениями, для тогоб весьма полезно было, для преуспевания в Христианской мудрости, естьли бы подражая Златоустому и святой древности, оныя беседы во время четыредесятницы в церкве читаны были таким порядком, каким говорил сам Златоуст. Переведена сия книга непосредственно с Еллиногреческаго языка, сколь возможно, с подлинником сходнее, и все тщание приложено было, чтоб силу и разум сочинителя точнее представить: не оставлена так же и сладость златоглаголиваго витийства: хотя при том признаться надобно, что в некоторых местах по особенному свойству Греческаго языка такое есть слов играние и сила, что едва ли может так благополучно на нашем языке изображено быть, как оно есть в подлиннике. В переводе не употребили мы совсем славенский язык, дабы перевод наш не показался многим темен и невразумителен; и для того разсудили лучше мало отступить от достопочтенной Славенскаго языка древности, нежели читателю хотя малейшее зделать препятствие к получению желаемыя пользы. Но нет же в переводе сем и выговору простонароднаго, дабы без причины от Славенскаго языка не отступать, и тем бы не унизить важности священнаго сея книги содержания. О да сотворит всеблагий Господь, чтоб истинные Израильтяне углубляя себя в чтении сея душеполезныя книги, почувствовали таковое Духа Святаго действие в сердце своем, каковым был вдохновен Златоуст! Чего со всею церковию усердно желаем.

       КОНЕЦ ПЯТАГО ТОМА.