В неделю третию по Пятдесятнице

CЛОВО

В НЕДЕЛЮ ТРЕТИЮ ПО ПЯТДЕСЯТНИЦЕ

Мы заботимся в многотрудном мире сем, и заботам своим не видя конца унываем; и не доумеваем, как бы от них свободиться возможно было. В таковом унынии прибегаем мы к людям почитаемым разумными, к знаемым и приятелям, сказываем им о тягости сует мирских, и просим совета, естьли не ко освобождению, то ко облегчению оных. Они нам не более, что ко утешению предлагают, как только, что терпи: сия необходимая участь есть всех смертных.

Как! необходимая участь? Кто нас таковой печальной подверг необходимости? Отец благий, Отец всех тварей, Отец человеколюбивый и милостивый, уже ли нам сию жизнь даровал только с тем, чтоб заботы одни нас занимали, и тем непрестанно нас безпокоили бы и мучили. Ах! никак; по разсуждению всех просвещенных, даровав Бог нам жизнь сию, учинил нас чрез то некоторым образом участными блаженных совершенств своих. Заботы наши не налагает на нас какая либо необходимость, но сами мы их к себе привлекаем, и странным некоторым образом и жалуемся на них, и любим их. И по тому Евангелие несравненно лучший подает нам совет, чтоб совсем не заботиться. Не пецытеся, говорит, душею вашею, что ясте, или что пиете, ни телом вашим, во что облечетеся (Матф. гл. 6, ст. 25).

А дабы увещание Его более в нас подействовало, представляет и резоны, что таковыя заботы во первых суть безразсудны: второе постыдны для человека, а паче для Христианина: третие безуспешны. Разсмотрим мы сии резоны, на основании самого Евангелия: и облегчим тягость житейских попечений хотя на один час сей.

Заботы наши во первых суть безразсудны. Не душа ли, говорит Евангелие, больше есть пищи, и тело одежды? (Матф. гл. 6, ст. 25). Уважать меньшее, а пренебрегать большее есть знак великаго безразсудия. Что есть душа? Не говоря о ней по Богословскому разсуждению, есть она начало всех действий человеческих, и благосостояние ея есть основанием всего человеческаго щастия. Изсушать сей источник, и между тем желать, чтоб из нея струи проистекали без оскудения, есть дело превратное и незбытное. Не душа ли больше есть пищи? Ты ищешь себе пищи и пития. Изрядно: сие свойственно человеку. Но надобно знать способ, каким оное приобретать. Ибо по одному хотению нашему пища и питие к нам не приходят. Способ сей должен быть вопервых разумный, а притом справедливый. Но разум и справедливость суть свойства душевныя. И по тому, прежде нежели пищу и питие ты сыщешь себе, надлежит подумать, чтоб разум был просвещен, и совесть честная. Погрязши в невежестве, ты не узнáешь способа, как приобрести себе пристойное содержание: а несправедливый способ не всегда будет удачен. А хотяб он и имел свой успех, но всегдашняя опасность настоит, чтоб тебя не лишило правосудие не токмо неправедно приобретеннаго, но и того, что ты и праведно приобрел. Не завидуй лукавнующым, ниже завиди творящим беззаконие; зане яко трава скоро изсохнут. Не душа ли больше есть пищи? (Псал. 36, ст. 1 и 2).

Но пусть, чтоб ты неправедным приобретением мог наслаждаться без опасности. Но могут ли сладостны быть пища и питие, неправдою снисканныя? Они сладки при спокойствии и веселии духа. А при унынии и терзании внутренности не вкусны и горьки. А естьлиб и совесть столь была усыплена, чтоб уже она никакого при всей своей развратности не чувствовала угрызения: то чтож бы уже был таковый человек? Разве нещастливейшая тварь наименования человеческаго недостойная.

Не душа ли больше есть пищи? Пусть бы ты был один из животных, вол, или пес, или свиния. Извинителен бы ты был, естьлиб только думал об одной пищи и питии. Но ты одарен душею безсмертною; в тебе сияет свет образа Божия. Тебе предуготована вечность: тебе обещана жизнь безконечно сея лучшая. Позабудешь ли ты столько сам себя и сии преимущества свои, чтоб все то пренебречь и помышлять единственно о выгодах жизни сея? Может ли сие как нибудь соглашено быть с разсудком человеческим, не говорю, с истинною Божиею? Не душа ли больше есть пищи, и тело одежды?

Оставим душу: разсудим хотя только о теле. Не тело для пищи и одежды: но пища и одежда для тела. Когда излишными и непрестанными заботами мучишь себя, чтоб разныя изобресть роды пищей и напитков, и разновидными и многочисленными нарядить себя одеждами, в то же самое время ослабляешь свое здравие, изсушаешь жизненные соки, черною задумчивостию останавливаешь свободное течение крови, и чрез то различныя причиняешь себе болезни, и нечувствительно свой сокращаешь век. А при болезнях тела может ли пища быть сладкою, или одежда казаться красною? Не душа ли больше есть пищи, и тело одежды? И так по сему разсуждению все наши заботы суть безразсудны. Всуе мятется всяк человек (Псал. 38, ст. 7).

Но посмотрим, что они же суть и постыдны для человека, а паче для Христианина. Воззрите на птицы небесныя: смотрите крин сельных (Матф. гл. 6, ст. 26 и 28), говорит Евангелие. Почто человеку почитать себя хуже всякой птицы: почто ему почитать себя хуже всякаго цветка? Птицы не заботятся ни мало: однако со всем их безсилием и противу нас недостатком естественным, всегда они сыты и одеты; и не примечается, чтоб одна из них когда нибудь умерла от глада. Цветы не заботятся нимало: однако из них, на пример один цвет лилейный, такою красотою одет, что ни сам Саломон, впрочем великолепный, со всем своим блистанием сравняться не может.

Скажешь ты, что птицы и цветы так естеством устроены, что они без всякой заботы все то иметь могут. О маловере! когда благодетельное естество, или паче естества Творец, столь щедрот своих излил на последнюю птичку и на малую травку, ныне цветущую, а завтра изсыхающую, можешь ли уже ты столь слаб быть, чтоб на одну минуту подумать, акиб Бог меньше подал тебе способов к твоему пропитанию, и без сей твоей ежечасной заботы и боязни? Не есть ли сие некоторая хула, только помыслить, чтоб Отец всех был милостивее к последней птице и к каждому цветку, нежели к тебе? Умолчи и постыдися.

К муравью в одном месте посылает нас Слово Божие, чтоб мы научились от них трудолюбию. Какой стыд! муравью бы надлежало от нас учиться, а не нам от муравья. Ныне Евангелие велит нам учиться от птиц и цветов, как снискивать себе пропитание, и их поставляет для нас учителями. Вот до какова мы довели себя унижения, мы поставленные над ними владычествовати! Пристойно ли Господину учитися от раба; а паче нам словесной твари от безсловесных? Воззрите на птицы небесныя, смотрите крин сельных.

Естьли же сие постыдно для человека; кольми паче для Христианина. Всех бо сих, говорит Евангелие, языцы ищут (Матф. гл. 6, ст. 32). Не удивительно, что неверные, Бога истиннаго незнающие, не могли себя обнадеживать промыслом Вышняго, и о другой какой либо вечной жизни не помышляли; ибо об оной и не ведали. Мы Христиане. Нам весьма ясно изтолковано, сколь драгоценна душа, что и сам Сын Божий кровь свою за нее пролить благоволил; что трата всего мира не стóит траты душевныя; что о нас Отец небесный столь печется, яко и власы главы нашея вси у Него изочтены суть; что мы вписаны чрез крещение в число граждан небесных; что мы телом и кровию Господнею питаемся в безсмертие; что уже нам предпослан на небеса великий залог, Ходатай Бога и человеков, в нашей сей плоти одесную Бога седящий.

При таковых наших преимуществах, естьли еще так заботами к миру сему привязаны, что единственно о нем думаем: то или всему тому не верим мы, или самым делом хуже мы птиц и цветков. Не говорю уже, какой стыд должен быть нам пред неверными, пред коими много хвалимся на одних словах, но на деле ничем их не преимуществуем. Всех бо сих и языцы ищут.

Но положим, что все наши заботы и безразсудны и постыдны, но по крайней мере, чтоб хотя были успешны. Никак! Не только не успешны, но и невозможны. Кто от вас пекийся может приложити возрасту своему лакоть един? (Матф. гл. 6, ст. 27). Говорит Евангелие. Сколькоб ни заботился маловозрастный, не может никак ни на один вершок возраста своего умножить. Когда кто чрезмерно заботится о содержании своем, для того ли он его приобретает, что заботится? Ах! ни как! Отверзшу Тебе руку, всяческая исполнятся благости (Псал. 103, ст. 28), вопиет к Богу Пророк. Для того ты получаешь вся благая, что небеснаго Отца рука сии благая подающая отверзта. Но что, естьли сия всесильная рука сожмется: могут ли тогда все твои заботы какой либо и малейший иметь успех? Отвращшу Тебе лице, прибавляет Пророк, вся возмятутся, и в персть свою возвратятся (Псал. 103, ст. 29). Да и самым делом видим, что естьли праведным Его попущением или непрестанные пролиются дожди, или солнечный жар будет палить, или умножаться съедающих несекомых безчисленныя стада: что тогда успеет весь труд земледельца? Или корабль волнением морским будет потоплен, или от огня все приобретенное сгорит: что тогда успеет заботливый торг? Или тать окрадет, или наветы и гонения сильных утеснят: что тогда успеют все наши заботы, все попечения! Благословляется твой труд: но когда оному споспешествует благоволение Вышняго. Кий от вас пекийся может приложити возрасту своему лакоть един? (Матф. гл. 6, ст. 27).

Не к тому все сие сказано, чтоб никакова ни о чем не прилагать рачения. Нет! Бог не любит праздности. Труд есть упражнение Ему угодное. Но осуждаются сим излишния наши заботы, когда единственно и непрестанно думаем и печемся, яко животныя безсловесныя, о чреве и о угождении тела.

Думай и о пропитании тела и о пристойном себя содержании. Но паче всего помышляй и заботься, чтоб соблюсти непорочность души, и чтоб не в сей жизни токмо, но паче в будущей не лишиться блаженнаго изобилия. Ищите прежде царствия Божия, и правды Его: а прочая вся приложатся вам (Матф. гл. 6, ст. 33). Аминь.

Говорено в Троицкой Лавре, 1794 года Июня 18 дня.