Слово в неделю первую великаго поста

СЛОВО

НА НЕДЕЛЮ ПЕРВУЮ ВЕЛИКАГО ПОСТА

Врачь душ и телес сам собою пришел к нам: пост, глаголю, святый, или паче верховный спасения нашего Строитель послал его к нам. Не для чего было ожидать, чтоб мы его сами к себе позвали. Болезнь наша есть чуднаго свойства: мы оною так страждем, что сего страдания мало и чувствуем, а потому и во враче нужды быть не признаем. Сие доказывает чрезвычайность страдания: так как человек в сильной горячке мучится, но быв в некотором изступлении мало таковаго мучения чувствует. И так сам Бог о спасении нашем пекущийся, видя нас в таком состоянии, послал к нам врача, святое воздержание.

Великую получим мы ко исцелению надежду, ежели только сего врачà с охотою примем. Ибо я боюся, чтоб самое сего врача пришествие для некоторых больных не показалось тяжким и противным. Бывает то иногда и в болезнях телесных; особливо у малопросвещенных людей: кольми паче сие случается в болезнях душевных. Но зрите человеколюбие Божие. Где было нам надлежало оплакивать таковое свое нещастное состояние: но вместо того, кажется, сам Господь плачет и рыдает, что мы не соглашаемся, дабы он врачевал нас. Иерусалиме, Иерусалиме! коль краты восхотех собрати чада твоя, якоже кокош собирает птенцы своя под крыле, но не восхотесте (Матф. гл. 23, ст. 37). Не доказывает ли сей Господень жалобный глас, что Он о исцелении нашем печется более, нежели мы сами о себе.

Но пусть бывает время сна, когда мы зовущаго не слышим: но всегда ли во сне пребудем? Днесь, аще глас его услышите, не ожесточите сердец ваших (Псал. 94, ст. 8). Слышим глас, глас благодатный и сладчайший; но еще боимся ожесточения сердец наших. Однако велико и сие для нас, ежели глас его услышим. Ибо слышание сие должно коснуться не сих только ушес телесных; а паче и прежде всего ушес сердечных. Ежели сердце тронется сим гласом, сие есть начало спасения. Но чтоб сей глас благодатный тронул сердце наше, надобно, дабы оно было не ожесточенно. Днесь, аще глас его услышите, не ожесточите сердец ваших. Но в чем сие ожесточение состоит, и от чего оно приключается?

Ожесточение сердца есть нечувствительность. Не так, чтоб оно ничего не чувствовало: нет; оно чувствует, но только то, к чему пристрастно: да и так сильно чувствует, что уже к другому чему совсем не чувствительно. Пристрастие сильное к пороку, делает сердце нечувствительным к добродетели. Причиною есть тому предварителное ослепление, которое делает, что порок кажется не пороком, а добродетель не добродетелию. Помогает сему ослеплению самолюбие. Оно заставляет собственное разсуждение предпочитать разсуждениям других, и подпускает некоторый стыд, акибы постыдно было признаться, что мы заблуждаем; а другие акибы основательнее нас разсуждают.

Трудное дело сию болезнь врачевать; так как трудное было бы дело лечить ту тела часть, которая совсем сделалась нечувствительною. Сие было бы почти тоже как и мертваго воскресить, но невозможная от человек, возможна суть от Бога. Слово Божие точно нас уверяет, что Бог нас воскрешает и сущих мертвых прегрешеньми.

О когдаб мы удостоились сего благодатнаго воскресения! каким образом оно бывает, словом то объяснить трудно или и невозможно. Знать сие может только та душа, которая чувствовала производимую в сердце своем сию благодатную работу. Видим однако мы в слове Божием некоторые следы, по коим шествует благодать умягчая ожесточение наше. Вопервых пишется, что она всегда сидит при дверях сердца человеческаго. Сидеть есть тоже, что промысл Божий никогда не оставляет попечения о спасении нашем, да еще так, что весьма внимательно примечает все внутренния сердца нашего движения и добрыя и худыя. Примечая же взвешивает, каких более склонностей, добрых или худых. Когда более добрых, заключает с надеждою, что они со временем возмут верх над худыми. Ежели же более худых, оскорбляется, но не отчаявается. Ожидает того времени и случая, как и самые худые склонности, перестанут обманывать своею наружностию, и откроются в природной своей дурноте.

Сие время или случай бывает, когда или болезнь приключится, или какоелибо нещастие и искушение. Ибо обыкновенно человек в щастии бывает высокомернее и упрямее; а в нещастии смиреннее и послушливее. Таковый случай для благодати есть вожделенный. Она тогда не довольна, чтоб только просто сидеть при человеческом сердце: но уже оное ударяет, или по выражению писания, во оное толкает (Апок. гл. 3, ст. 20). А толканием таковым тайно ему внушает тако: смотри, заблуждающий! ты в сих страстях полагал свое блаженство, и лучшаго не воображал и не желал. Зри, каков их плод! Они причинили тебе болезни; они разстроили твой дом: они не допускают тебе без стыда явиться пред лице честных людей; кольми паче, пред лице святилища Господня. Ибо дух твой неспокоен, совесть зазирает, и какой-то объемлет тебя страх и боязнь; чего ты еще и сам совершенно не понимаеш. Таковое толкание, когда почувствует человек, тогда ожесточение сердца помалу отходит; отворяются двери сим ожесточением заключенные и благодать входит во оные с радостию и славою.

Блажен человек, коего таковым образом посетит Дух святый. Однако всегда должно бодро стоять на Божественной страже. Благодать Божия подлинно неотступна при дверях сердца нашего. Но притом и сие сказано: Трезвитеся, бодрствуйте: зане супостат ваш диавол яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Петр. гл. 5, ст. 8). Сколько благодать употребляет способов к нашему исправлению: столько не меньше мир тщится различными поколебать нас искушениями. Тесно нам отвсюду. Надобно или спасением души пожертвовать; или выгодами мирскими. Но одна жертва другой есть гораздо важнее. Выгоды мира коли подлинно, выгоды, они должны споспешествовать спасению нашему. Иначе они не суть выгоды; а одна прелесть и обман.

Противу сих прелестей Апостол советует нам поставлять бодрость и трезвость. Трезвость не телесную токмо; а паче душевную. Горе вам, говорит Пророк, пияным не от вина. Вино разстроивает разум и разслабляет силы телесные. Тоже делает и всякая страсть, гнев, блудодеяние, роскош, сребролюбие, зависть наполняют душу пиянством, и делают ее разслабленною. Трезвость душевная и бодрость всегда должны быть нашею стражею и предохранять от пиянства страстей.

Время поста тому способствует. Таковое время могут иные почитать временем строгости. Но я почитаю оное временем снизхождения. Мы обязаны хранить во все время чрез всю жизнь воздержание во всем. Но сие конечно показалося бы для слабости нашей строгостию не удобоносимою. Так пусть уже таковая строгость уступит нашей слабости. Вместо того, хотя краткое сие в году время, употребим на изсушение тех вредных душевных мокрот, которые чрез истечение годичное в душе нашей накопилися. Возсмердеша и согниша раны моя: уязвлен есмь и слякохся до конца (Псал. 37, ст. 6 и 7). Когда же будет таковое время, ежели и сие пренебрежем? Ожидать ли, чтоб мы сами оное для себя избрали и назначили? Но Бог весть, приступим ли мы сами когда к тому; ежели уже и Богом избранное в пренебрежении оставим?

Вы дети церкви, дети усердные, гласу Божию непротивящиеся. Я во всем надеяние о вас имею к лучшему. Почему и молю всею моею верою, да начатый подвиг при помощи Вышняго подвигоположника совершите мужественно, и удостоитесь венцов славы от того, который нам гласит: Побеждающему дам сести со мною на престоле моем (Апок. гл. 3, ст. 21). Аминь.

Говорено в Чудове монастыре 1791 года Марта 2 дня.