Земная жизнь Господа Иисуса Христа – исторический факт (из рукописи «Правда Христианства»)

Земная жизнь Господа Иисуса Христа есть действительный и несомненный исторический факт, подтверждаемый несомненными историческими данными, до такой степени несомненный, что немного найдется исторических фактов, имеющих подобную же степень исторической достоверности. Мы считаем необходимым именно на это обратить внимание читателей ввиду того, что в настоящее время употребляются неверующими особенные усилия подорвать историческую правду Евангелия, реальное существование Евангельского Христа. Беспристрастное изучение Евангелия и апостольских посланий, а также и первоначальной, идущей от первого века христианства, христианской литературы: писания непосредственных учеников апостольских – со всей очевидностью утверждают исторический факт и все обстоятельства земной жизни Сына Божия. Из рассмотрения первохристианской письменности I и II века христианства со всей ясностью выступает живой исторический образ Христа Спасителя, без которого становится совершенно непонятным и необъяснимым то огромное впечатление, какое произвело возникшее христианство в иудейском и языческом мире. Нет действия без соответствующей причины. Без Христа не могло быть и христианства. Беспристрастное рассмотрение и изучение первохристианской литературы, появившейся с первого же века христианства, со всей несомненностью обнаруживает действительность боговоплощения и вочеловечения Сына Божия, родившегося и жившего на земле в царствование римских императоров Августа и Тиверия, в условиях всей исторической обстановки того времени, как она раскрывается перед нами в Евангелии и апостольских деяниях и посланиях, написанных в первом веке христианской эры. В кратких, но исчерпывающих чертах, проф. прот. Г.Флоровский обрисовывает в своей прекрасной книге {«Жил-ли Христос») эпоху первохристианства, и впечатление, произведенное в иудейском и языческом мире божественной личностью и жизнью Христа Спасителя. Это впечатление было двоякое: у одних и личность, и жизнь, и учение Господа вызвали чувство безграничной злобы и ненависти к Нему, приведшее к Его крестной смерти; у других, напротив, они произвели чувства беспредельной к Нему любви и преданности до готовности за Него страдать и умереть. Уже один этот факт говорит об исторической действительности жизни и деятельности Господа. Первые века христианства всецело заполнены впечатлением от Его беспримерной личности. Он стал, по пророчеству праведного Симеона, предметом пререканий, причиною падения и восстания многих в Израиле и в языческом мире, и началом спасения для всех народов, светом просветившим язычников, и в славу родного Израильского народа.

Этот мировой огонь не мог бы возгораться в человечестве, если бы не имел для себя конкретной причины в лице Богочеловека. Проф. Флоровский пишет: «Спаситель был встречен в мире сомнением, недоверием и прямой злобой. Он был отвергнут, предан, поруган и убит. Своим ученикам Он предсказал в мире скорбь, ненависть и гонение». Bce это действительно исполнилось, и, тем не менее, все это не помешало победе и торжеству христианства, сильного не человеческою, но божественною правдою. Лучше сказать, все это содействовало восторженному почитанию Христа Спасителя, охватывавшему все новые и новые группы людей, готовых идти на мучения и смерть за Христа. И дело здесь даже не в гонениях со стороны государственной власти. Гораздо существеннее то глубокое общественное сопротивление, которое проявлялось во взрывах народной ненависти («львам христиан»), в клеветнических изветах на христианские общины, в полемической борьбе с христианским учешем. Личность Христа, именно Его личность, была средоточием всей проповеди христианства. Апостолы благовествовали об «историческом Иисусе», исходили из факта и событий Его действительной жизни, и на этом основывались. Все ударение лежало на определенном единичном историческом событии, все вписанных Его ближайшими учениками и очевидцами. Евангелие есть исторический рассказ, но вместе с тем и больше, чем исторический рассказ, не только потому, что оно писано не по побуждениям простой исторической любознательности, не только для напоминания о прошлом, но прежде всего потому, что в нем описываются и изображаются несравнимые и непреходящие события, которые больше, чем простые события. В четырех канонических засвидетельствованных Церковью Евангелиях начертывается со всей полнотой исторического реализма образ Богочеловека.

Исторический образ Богочеловека вычерчен и вырисован на действительном фоне тогдашней жизни. Его ученики, собеседники и враги встают перед нами, как живые. Это – рассказ о том, что было, изображение действительных событий, встреч, бесед, без умолчания и об ошибках и недостатках самих апостолов. Повествователи, по слову Учителя, выступают, как свидетели, о Нем, со всей простотой, и искренностью, описывая то, чему были свидетелями, что видели и слышали. Они начертывают образ Христа, как Учителя и Чудотворца, и как Обличителя и Судии. Сквозь историческую видимость все время просвечивает то, что видимо только для взора веры, что при жизни Спасителя видели и узнавали немногие, и, может быть, узнали и увидели только тогда, когда Христос воскрес. Исторический образ Богочеловека, родившегося на земле, жившего и учившего среди людей, таково содержание Евангельской истории и в этом заключается ее таинственное своеобразие. В Евангелии дан целостный и единый образ: в нашем восприятии он часто двоится и распадается, как он двоился и в сознании тех, кто чувственными очами созерцал самого Христа, пока сердце не прозрело верою. В Евангелии все говорится об одном. И только тот, кто схватит единым взором это целостное и живое единство, поймет Евангелие до конца, и увидит в нем то, что начертывали в нем Евангелисты, именно тот единый образ сразу и исторический и божественный образ Бога, ставшего Человеком, и человека, бывшего Богом, который неизменно хранила и хранить Церковь со времени апостольской проповеди, как апостольское предание, предание самовидцев.

Евангелие можно назвать исторической иконой, точнее – четыре иконы. И эти четыре иконы не вполне совпадают между собой; даже при поверхностном наблюдении нетрудно заметить «разногласия Евангелистов». Но нужно припомнить, как относилась к ним (к этим разногласиям) христианская древность: никогда не пробовала и не пыталась она стереть, или хотя бы смягчить эти видимые «противоречия»; история евангельского текста ничего не знает о таких «предвзятых поправках». Это говорить о мнимом характере этих разноречий и разногласий, ничуть не нарушающих единства целого. В Церкви никогда не имели успеха попытки Евангельского свода, хотя таковые и делались с первых веков христианства. Но начиная с «Диатессарон» Татиана (Тациана) во второй половине второго века, и кончая опытом еп. Феофана Затворника и других в 19 веке – эти попытки не имели существенного значения и не привились в церковной практике. Образ Христа хранится в Церкви в четырех отражениях. И во всех – одно лицо, Единый Лик. Земной план Евангельской истории прорезывается и пронизывается небесным. Сквозь историческую очевидность всегда просвечивает божественная действительность. Неверующих и сомневающихся это наличие божественной действительности часто смущает, мешает им признать историческую достоверность Евангельского рассказа. Им кажется, не может быть взято или списано с натуры то, что так не похоже на нашу обычную действительность. Отсюда является соблазн «поправить» Евангельский рассказ, очистить его от примеси чудесного элемента, сделать его более обычным. В этом сказывается предвзятое отрицание Евангельского чуда и Евангельской тайны, тайны и чуда Богочеловечества. Никакими доводами нельзя сломить такое отрицание. Здесь, в Евангелии, предвзятое мнете (например, о невозможности чуда) сталкивается с фактом, которого оно не желает видеть, и признать, и поэтому просто отрицает его действительность, как невозможность. Наперед взято под сомнение или совсем отвергнуто божественное достоинство и Богочеловечество Христа, и потому кажется невозможным и неправдоподобным в Его земной истории все то, чего не бывает, что необычно и невозможно в истории обыкновенных людей. Но Евангелие не есть история человека. И, однако, все же история, описание того, что было. Было особенное и небывалое, единственное и неповторимое: «Бог явился во плоти, и образом обретеся, яко человек». И потому Евангелие сразу – и Евангелие Сына Божия, и история Сына Давидова. В жизни Богочеловека наперед следует ожидать необычного, не похожего, и отличного от жизни только людей, предвидеть разрыв и снятие обыденных человеческих граней. Евангельской очевидности сомнение противопоставляет только предвзятое отрицание возможности Богочеловечества и Боговоплощения вообще. Из того, что Иисус был человек, поспешно и неосновательно заключать, что Он был только человек, и не был Богом, и на основании такого мнимого и торопливого вывода – отрицать, заподозривать или перетолковывать все то, что в повествование о Нем не может относиться к обыкновенному, хотя и замечательному человеку. При таком рассечении Евангельского рассказа его историческая достоверность, действительно, теряется. История «Иисуса из Назарета», рассказанная в пределах одного человечества совсем не есть история, но вымысел, ибо не соответствует изображаемой действительности. Что же получилось? В поисках чистой, «неприкрашенной» истины получилось искажение подлинной исторической истины. Евангелие есть икона Богочеловека. В аянш божественного достоинства не исчезают и ре расплываются человеческие черты. Они сохраняют всю свою четкость и полноту. В этом состоит таинственное своеобразие Евангельского изображения, передающего чудесный лик Христов. Во Христе была полнота человечества – поэтому Христа и можно было принимать за «только человека», ибо не для всех были вразумительны знамения Божества в Нем. Книжники говорили, что «Он имеет Веельзевула, и что изгоняет бесов силою бесовского князя». Даже ближние Его, Его «братья» не верили в Него (Ин. 7, 5). И когда Он в Своем родном городе Назарете проповедовал в синагоге, слушавшие «изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? Не плотников ли Он Сын? Не Его ли Мать называется Мария? И братья Его – Иаков, Иосия, и Симон, и Иуда? И сестры Его не все ли между нами? Откуда же у Него все это? И соблазнялись о Нем» (Мф. 13, 54-57; Мк. 6, 2-7).

В Нем была полнота человечества – отсюда бесспорная четкость и живость Его Евангельского изображения, как человека. Как человек, Он утомлялся, спал, жаждал, алкал, радовался, скорбел, отзывался на радости и скорби людей, гневался... Евангелие полно живых людей, зарисованных в полноте их личного своеобразия, выраженной иногда немногими словами. Евангельские лица выступают перед нами так ясно и ярко, что только с натуры, с действительности, можно снять такое изображение. И образы Захарии и Предтечи, и образ Пречистой Девы, и образы учеников, и мрачные образы предателя и архиереев, и образы часто безымянных верующих и исцеленных (например, яркий образ Самарянки, образ слепорожденного в Евангелии от Иоанна), притекавших к Иисусу, все они в себе самих несут свидетельство своей подлинности, своей жизненной действительности. Конечно, сама по себе наглядность и изобразительность рассказа еще не вполне обеспечивает его историческую достоверность. Но в Евангельском рассказе есть нечто большее, чем одна только живая наглядность. Есть бескорыстная, свободная непосредственность рассказа, прямо свидетельствующая о его действительности. Доказать это трудно, но еще труднее в этом сомневаться, если только нет предвзятой воли к сомнению. Ясно чувствуется, что все Евангельские события рассказаны по живой памяти и живому впечатлению. Приводить примеры – это значило бы пересказывать все Евангелие. Вспомним два-три случая. Ярким реализмом запечатлена беседа Господа с учениками то пути в страну Кесарии Филипповой, торжественное исповедание Петра, и тотчас же его малодушное прекословие (Мф. 15, 13-23). Или рассказ о том, как тотчас же после слов Спасителя о предстоящих Ему в Иерусалиме страданиях и смерти, приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых, Иакова и Иоанна, с просьбой дать им место по правую и левую сторону от Себя в Царствии Небесном (Мф. 20, 20-24; Мк. 10, 35-40); или повествование о воскрешении Лазаря, полное таких драматических подробностей и таких важных откровений. Бесспорными реалистическими подробностями описаны последние дни Господа. Таково, например, упоминание о юноше, шедшем за воинами после взятия Христа в саду Гефсиманском; или встреча уже на пути на Голгофу с Симоном Киринеянином, понесшим крест Христов, или просьба жены Пилатовой не делать зла «Праведнику Тому», или присутствие Марии Магдалины и Марии Клеоповой (Божией Матери) у гроба, где погребали Христа. Все эти подробности не выдумаешь – они взяты прямо из жизни, сообщены очевидцами. Евангельский рассказ всюду сопровождается такими отдельными реалистическими подробностями, именами, прозвищами, названиями мест, городов и т.д., которые сообщают ему яркую и несомненную жизненную, конкретную действительность. Историческое сопоставление внешних подробностей Евангельской истории с другими источниками по истории и быту тогдашней Палестины в общем и основном с полной убедительностью показывает историческую и бытовую точность Евангельского изображения. Но, конечно, не на этом совпадении основывается для нас достоверность Евангелия. Внутреннее содержание Евангелия и самый образ Христов превышают эти внешние рамки. Исторический реализм Евангелия ярко выступает и в речах Иисуса Христа. Он говорит, как иудей языком и образом Своего времени и народа. На Его речах лежит яркий исторический колорит. По содержанию и смыслу Его проповедь превышает ветхозаветную меру. Она смущает не только слепых блюстителей буквы законной, но и таких ученых и благочестивых «учителей израилевых», каким был Никодим, и в то же время в ней, в проповеди Христа, было «исполнение закона и пророков». Из всего сказанного видно, в какой яркой и четкой исторической рамке, при Ироде, паре 1удейском, и при Понтии Пилате, римском правителе, в царствование римского императора Тивер1я, протекла в Иудее и Галилее земная жизнь Спасителя.

После всего сказанного нам нет надобности приводить внешние свидетельства о Христе языческих писателей I, II и III веков – Иосифа Флавия, Тацита, Светония, Плиния, Лукиана, Цельса и др., не видевших и не знавших и не слышавших лично Спасителя. Историчность жизни Господа и Его проповеди вполне подтверждается сказанным, так же как и Его образ обрисовывается со всею ясностью. Для нас важнее остановить наше внимание на последующей христианской литературе, из которой нам видно будет, сохранило ли и в какой мере последующее христианское общество память о Светлом Лике Христовом и о Его проповеди. К нашему счастью и радости, христианская литература от времен апостольских непрерывно тянется ко всем последующим столетиям, давая нам возможность ясно видеть, насколько свято сохранилось в Церкви апостольское предание о Христе Спасителе. Рассмотрение писаний мужей апостольских, т.е. непосредственных преемников святых апостолов, апологетов, т. е. оставивших письменные труды в защиту христианства в I, II и III веках, и последующих отцов и учителей Церкви показывает нам, что образ Христа, во всей Его неприкосновенности и святости, был сохранен и передан ими последующим поколениям, и таким образом навсегда остался неизменным в сознании Церкви, и таковым остается и до настоящего времени.

Прот. Сергий Четвериков († 1947г.)

Источник: Вечное/«L'Éternel». Православный журнал. Аньер (Франция), Апрель, 1949 г.

STSL.Ru