Епископ Сергиево-Посадский Парамон. О монашеском пути, любви и будущем Лавры

20 лет назад Вы поступили в Лавру послушником. Несколько дней назад стали её наместником. Что Вы чувствуете в связи с этим?

Тяжесть ответственности, которая легла на мои плечи. Ответственность за свои действия и за свою жизнь в Троице-Сергиевой лавре перед преподобным отцом и чудотворцем Сергием Радонежским и братией обители.

В первый день после моего назначения мы вместе с владыкой Феогностом совершили Божественную литургию в Троицком соборе. Вечером, когда я общался с братией, поймал себя на мысли: меня вернули домой к отцу. 

Но, хотя и вернули в родной дом, не чувствую себя тут хозяином. Здесь один хозяин - преподобный Сергий. Теперь дома у своего родителя. Мне предстоит много потрудиться. Надеюсь, что Преподобный не оставит меня, пока я буду нести послушание, которое возложили на меня Святейший Патриарх и Священный Синод.

Вы 7 лет были наместником Донского монастыря. Это большой срок. Тяжело было расставаться с братией?

У святителя Тихона мне было очень тепло и отрадно. Видел, как многое совершалось не моим умом, заботой или талантами, а благодаря его поддержке. Сердечно признателен тем людям, которые подсказывали мне, поддерживали меня в желании честно и искренне послужить Донской обители, послужить святителю Тихону, и тем самым послужить Богу. Что из этого получилось - судить не мне. 

Когда человек уходит в монастырь и принимает постриг, он понимает, что это послушание. Монах никогда не задумывается, сколько времени ему придется провести на одном послушании. Если он правильно смотрит на свою дальнейшую монашескую жизнь, он думает не о том, что хочется, а делает то, что должен делать. Монах старается служить на том месте, куда его поставил Господь. 

Поэтому я не думаю о тяжести расставания или тяжести нового служения. Это послушание принимаю, не рассуждая, как волю Божию.

Ваше монашеское становление, Ваша юность прошли в Лавре. Вы пришли сюда еще совсем юным, в 17 лет. Потом был Сахалин, была Москва, теперь Вы вернулись. Как Вам кажется, будет ли тяжело руководить людьми, которые знали Вас юным и воспитывали?

Я не считаю, что буду кем-то управлять. Пусть управляет преподобный Сергий Радонежский. Моё дело - не мешать Богу действовать в монастыре, не мешать преподобному Сергию управлять монастырём и братией. Учить старцев было бы с моей стороны неправильно. Многие из них учили меня и наставляли, когда я был молод. Я их очень уважаю и люблю.

Если каждый из нас будет трудиться ради любви - не ради самих себя, не ради своих интересов, а на благо обители и на благо братии, - то, думаю, что мы исполним свой долг. Если любовь будет нами двигать, то не надо будет никем управлять. Господь положит каждому на сердце то, что нужно. Такой подход к управлению был у меня и в Донском монастыре. Другого подхода не знаю. Наверное, его и быть не может. Поэтому не буду мешать братии совершать свой монашеский подвиг, а они своим подвигом будут меня поддерживать в том, чтобы мое пребывание здесь, в Троице- Сергиевой лавре, служило на благо обители. 

Как Вы можете оценить Ваши предыдущие годы пребывания в Лавре, какие уроки Вы вынесли?

Лучшие уроки - святая жизнь других людей. Я видел, как жил отец Кирилл (Павлов). Это самый сильный урок для меня. Урок того, как надо жить и как надо к людям относиться. Мне бы самому реализовать немного из тех уроков. И тогда был бы самым счастливым человеком на свете. 

Много замечательных монахов-подвижников жили в Троице-Сергиевой лавре в годы моей юности. Я не хочу называть имена живых, тех, которые подвизаются сейчас. Очень много тех, кто ушел. Схиархимандрит Михаил (Балаев), отец Матфей (Мормыль), отец Наум (Байбородин). Это братия, которая по-настоящему жила, жила всей душой. Все свои устремления они направляли к Богу. Это было очень искреннее служение, очень самоотверженное. Помню многих, уже усопших, они сейчас на братских кладбищах. Для меня они - символ, живая книга монашеского духа Троице-Сергиевой лавры. Этот дух никогда не прерывался.

Меня всегда поражал отец Кирилл. Поражал своей любовью и заботой о ближнем и самом себе. Когда я был ризничим Троице-Сергиевой лавры, помню, братия после Литургии разоблачалась не всегда аккуратно. А отец Кирилл - хотя его всегда ждали, хотели подойти к нему - всем показывал, как нужно относиться ко всему, даже к мелочам. И после Литургии он никогда не позволял мне складывать за ним облачения, как за другими отцами. Он всегда складывал сам. И делал это намного аккуратнее, чем даже более молодая братия. И это для меня, послушника, было примером. 

Этот старец жил свято во всем, был рачительным. Он очень трепетно относился к чужому труду. Отец Кирилл понимал, что ризничему тяжело, и показывал пример для молодой братии. Он никого не ругал, не обличал. Казалось бы, мелочь; но для меня это был пример христианского отношения к каждому поступку. Ведь в жизни мелочей не бывает.

Отец Кирилл очень интересно отвечал на вопросы. Однажды он ответил на мой какой-то вопрос. Я думал, вопрос крайне сложный. Ответил одной фразой. Потом, когда я перечитывал Священное Писание, я увидел эту фразу. Она показалась мне такой живой, будто это его слова. Для меня это стало еще одним свидетельством того, что когда человек живет в Боге, то для него Священное Писание становится его собственными словами. Они для него естественны. 

Отец Кирилл всегда читал Священное Писание. Как он его читал, с каким выражением, я, наверное, не слышал больше нигде. Оно в его устах было таким простым и понятным, что, казалось, никакого толкования не нужно. Вижу в этом доказательство того, как именно из уст в уста передается Божественный Дух, обитающий в Священном Писании. Только человек, который пропустил его через свое сердце, может так читать Писание. Он никогда с ним не расставался. Даже во время Божественной литургии, когда пел отец Матфей, и, бывало, образовывались длительные паузы, отец Кирилл доставал из кармана Священное Писание и начинал читать. Замечал за ним это не раз.

Много было доброго, поучительного, святого. Да и сейчас доброты много в Лавре. Вижу, что молодая братия переняла дух монахов, которые жили до них. Все ведь зависит от того, на что ты обращаешь свое внимание. Можно смотреть на недостатки, которые будут разделять. Можно смотреть на лучшие стороны человека, с которым живешь, они будут тебя роднить с ним и единить. Своего плохого хватает. Будем стараться исправлять плохое в себе.

Если говорить о живых старцах, то не буду называть их имена, чтобы никого не смущать. Лаврская братия - очень хорошая братия. Один наш брат побывал в другом монастыре, а когда вернулся, так и сказал: “Лучше, чем лаврская, братии нет”. Его мысль полностью разделяю.

Какие Вы ставите перед собой задачи? 

Прошло совсем немного времени, поэтому так сразу сказать не могу. Предстоит погрузиться в эту пучину. Лавра - это большое хозяйство, огромный коллектив сотрудников. В Лавре - Московская духовная академия, перед которой у нас особая ответственность. Она для меня тоже родная.

Говорить, какие передо мной стоят задачи, пока сложно и преждевременно. Необходимо погрузиться в жизнь обители, а там и увидим их.

О предшественнике, архиепископе Феогносте. Какую роль он сыграл в Вашей жизни?

Отношусь к архиепископу Феогносту, как к отцу, он меня принимал в монастырь, постригал в монашество. У нас сложились замечательные отношения. Он настоящий монах, с которого всегда брал пример. 

Казначей лавры, иеромонах Анатолий (Серебров), как-то показал на свой рабочий стул и сказал, что это стул для атеиста. Если посадить на него атеиста, и тот увидит, каким образом Преподобный помогает Лавре, когда, казалось бы, в самых сложных ситуациях - хозяйственных, финансовых - из ниоткуда образуется все, то он поневоле станет верующим человеком. А Вам, наверное это видно еще отчетливее, так как Ваше рабочее место выше стула отца казначея. Как Вы чувствуете влияние преподобного Сергия в Вашей жизни и жизни Лавры? Вы чувствуете, что он руководит?

Я не чувствую, а в этом убежден на все 100%. 

Как Вы пришли в Церковь?

Крещен и в Церкви с самого детства. Ходил туда с родителями. Препятствия пытались чинить преподаватели, обещали строго наказывать, угрожали родителям. Но для моих родителей Бог был над всем прочим. На Пасху, например, в школе всегда устраивали учебный день, но нас упорно водили в храм, за что в школе получали выговоры. Но я за это признателен и благодарен родителям. Все знали, что семья религиозная, братьям писали в характеристике: “с религиозными забубонами” (укр.). Не знаю, что мне написали, но, думаю, нечто похожее.

У меня было большое желание послужить Богу, и потому решил стать священнослужителем. А монахом стал, потому что было желание послужить только Богу, чтобы больше ничего не отвлекало меня от этого служения. Это внутреннее состояние сердца, когда ты понимаешь, что выбираешь этот путь потому, что не сможешь жить по-другому, хоть тебе будет и тяжело. Это внутреннее желание рождается от сердца, и, несмотря на жизненные ситуации, оно никогда не покидает его.

Ни на один миг, никогда еще не пожалел о выбранном пути, никогда не хотел какой-либо карьеры. Наоборот, мне всегда хотелось быть в местах, где потише. Со стороны, светский человек всегда мерит жизнь собственными мерками. Одна из таких мерок - карьера. Некоторые не могут помыслить мотив жизни в ином ключе. Что можно просто служить Богу, и что жизнь может только в этом и заключаться. А если человек служит Богу, то абсолютно все равно, где это делать. В Донском монастыре, на Сахалине, на любом приходе. Как-то на Сахалине меня одна бабушка-прихожанка спросила: “Вы сюда жить пришли, насовсем”? Я спросил, почему она так решила. И она говорит: “Вы так работаете, что создается впечатление, что вы решили тут жить всю жизнь”. А для меня просто нет разницы, где служить Одному и Тому же Богу. Чем храм в Троице-Сергиевой лавре отличается от маленького прихода на Сахалине? Бог ведь один.

А для себя понял одну простую вещь. Если ты выбрал путь однажды - служи верно, где бы ты не оказался. На любой должности. Будь простым рабочим, будь высоким начальником, кем угодно. Для меня и сейчас никакой труд не кажется зазорным или позорным. Позорными могут быть дурные поступки, а труд может быть только благородным, ведь он облагораживает человека. От того, например, как относится монах к своему послушанию, зависит, растет он или нет.

Вы чувствуете себя счастливым?

Когда  в душе нет зла, нет обид и зависти, - тогда ты счастлив, поэтому стараюсь ни на кого не обижаться и не злиться. Знаете, когда человек посмотрит смерти в глаза, он начинает ценить все, что его окружает, по-другому. У меня, слава Богу, был такой опыт касания смерти, так что безмерно благодарен Богу за него. Такой опыт прекрасно расставляет акценты: чего стоит внешнее, а чего - внутреннее.

Зло точно не стоит того, чтобы давать ему бытие в своей душе и отдавать тело ему на служение. А вот ради любви стоит жить, трудиться, стоит радоваться жизни и благодарить Бога. Господь дал мне возможность трудится на Сахалине, потом в Москве, в Донском монастыре. Мне оставалось максимально использовать все это, чтобы извлечь плод. Но не считаю это самоцелью. Вижу, что Господь это дал. Если не хочешь - не используй, никто не заставляет. 

Каждому Господь дал возможность потрудиться. Если трудиться только для себя - это плохо, ведь не зря Господь сказал: «Блаженнее давать, нежели принимать». Радость ведь испытываешь, не когда что-то принимаешь, а когда отдаешь. На душе становится легче. 

Поэтому иногда шутил в Донском монастыре, мол, знаете, я счастливый человек - в карманах всегда ветер свистит, а на душе радость.

Каким Вы видите современный монастырь в современном мире? 

Монастырь перестанет быть монастырем, если в нем будут жить не по уставу.

Ведь монастырь - это практика, а не теория. Это внутреннее состояние монастырской жизни может пережить только монах. Как семейный человек переживает свое отцовство, свои отношения со сначала маленькими, потом взрослеющими детьми - так и каждый монах переживает свое монашеское становление и монашеский путь. Поэтому я думаю, что современный монастырь, в первую очередь, должен сохранить монашеский дух. Не засуетиться. Когда много суеты, человеку сложно уединиться и помолиться. А это для монаха, да и для любого человека, - главное.

Монах в современном мире - он кто? Как он живет? Как он уходит от соблазнов общения и развлечений с учетом современных возможностей? Появился интернет, телефоны, все это мешает уединению. Ведь теперь даже закрывшись в келье невозможно остаться одному.

То, что, к сожалению, вторглось в нашу жизнь, - как нож в руках. Им можно нарезать хлеб, а можно убить человека. Если инструмент используется на благо - он полезен, если во вред - ничего хорошего от него не будет. 

Человеку не обязательно смотреть, например, новости. Слишком много всякой бесполезной информации, которая засоряет голову и не дает возможность сохранить в памяти что-то лучшее. И я стал ограниченно пользоваться гаджетами, чтобы получить от них больше пользы. 

Если живущая в монастыре братия будет много пользоваться современными гаджетами, много времени уделять интернету, не по послушанию, то времени для молитвы и уединения останется очень мало. Таких жалко, что ушли от мира, но при этом живут тем “миром”.

Возвращаясь к разговору о Московской духовной академии. В разные периоды у них были разные хозяйственные отношения с Лаврой: от полного слияния, до полного разделения. Как Вы думаете, в период Вашего наместничества в какую сторону эти отношения будут развиваться?

Я только что встречался с ректором Академии архиепископом Верейским Амвросием. Мы знаем друг друга очень давно, учились в одном месте. Я помню его регентом академического хора. Мы с ним хорошо поговорили. Он понимает, что я только вхожу в дела, еще не знаю всех узких мест во взаимоотношениях, но мне кажется, что их и быть не может. Владыке я сказал, что Академия и Лавра - достояние Церкви. Мы делаем одно дело. Если мы объединим наши силы и будем поддерживать друг друга, то получим очень хороший результат. На другие взаимоотношения даже не рассчитываю. Только вместе.

Думаю, что у нас с владыкой ректором получится очень хороший тандем. Мы оба - викарии Святейшего Патриарха Кирилла. Мы помогаем ему, и мы должны вместе и самостоятельно решать проблемы, чтобы в том числе и Патриарху было легче. Хотя так должно быть не только ради него. Все это, в первую очередь, ради Церкви. Разные периоды по-разному сказывались на студентах. Наша задача - чтобы те, кто будут видеть нашу жизнь и наши труды, понимали: мы трудимся в духе братской любви и взаимопонимания. Делить нам нечего. Но есть что созидать - и мы этим и займемся.

Что Вы можете сказать о взаимоотношениях Лавры и города, насельников обители и жителей Сергиева Посада?

Мы - часть города. Не может быть так, чтобы городская жизнь нас не касалась. Но с другой стороны, вы знаете, что в советские времена создавали особую «приветливую» среду для тех, кто жил в Лавре. Эта культура ненависти воспитывалась в советское время и просто так не уйдет. 

У меня был интересный случай в районе Головино г. Москвы. Там был Головинский женский монастырь. Его разрушили в советский период. В районе был центр иеговистов, разные секты, но не было ни одного храма. И вот, когда по программе строительства православных храмов в Москве нам выделили участок, нашлась одна депутат, которая кричала больше всех, что храм там не нужен. Я встретился с ней и пообщался лично. “Вы протестуете против участка земли под храм. Понимаю вашу позицию. Но вы депутат. Вас избирал народ, в том числе и верующий. Они хотели бы ходить в храм. Найдите тогда нам альтернативный участок”. Она возразила: “Почему я должна его искать?” “Но вы же против!” “Да, я против, - она сказала, - я должна заботиться о детских домах, поликлиниках, я буду вам помогать, но храм не нужен!” Оказалось, что не весь район ее поддерживал. Сейчас храм посещает на постоянной основе примерно 250 человек. Все они - жители того района. 

Как правило, негативно настроенные жители активны в соцсетях. Немногочисленная группа вполне может создать миф о плохих взаимоотношениях. Я в это не верю. Интернет безличный. Я верю в личные отношения, в разговор глядя в глаза. 

Качество жизни в городе, в доме, в монастыре зависит от трудолюбия. Если сидеть на диване и говорить, какие вокруг все плохие, - ничего не изменится. Городу и жителям я желаю только процветания. Если мы вместе направим усилия, чтобы город преображался, это будет выгодно всем жителям Сергиева Посада - и монахам, и мирянам.

Из чего состоит Ваш день как наместника? Как Вы живете?

Как жил раньше, когда был послушником. По уставу монастыря. Без благословения Преподобного ничего не получится. Когда я был ризничим, случались дни, когда я пропускал братский молебен. Потом у меня весь день ничего не клеилось. А когда я не пропускал, то в течение дня делал столько, сколько не успел бы и за неделю без братских молебнов. Я усвоил этот урок.

Господь - источник мудрости. Если ты считаешь себя  мудрым, то ты глубоко заблуждаешься. Человек может быть умным энциклопедически, но если нет мудрости от Бога, то эти знания он никуда не сможет приклеить. Вот и говорят: горе от ума. 

День начинаю с братского молебна, потом полунощница. Иногда служу Литургию. Затем разбираюсь с делами обители. Изучаю лаврскую документацию, погружаюсь в хозяйственную жизнь Лавры, чтобы она продолжала оставаться на том же высоком уровне. 

Люблю и постоянно перечитываю авву Дорофея. Ценю историческую литературу. Но в последнее время из-за объема работы - много встреч, много приходится общаться с людьми - не всегда получается уделить внимание литературе и чтению.

Вы исповедуете братию?

Крайне сложно совмещать административные и духовные рычаги в одних руках. Да и духовник не может быть навязан сверху.  Только братия решает, к кому она хочет идти исповедоваться. Я не имею права отказать. В Донском монастыре я никого не принуждал, если кто хотел пойти к старцу, нисколько не осуждал и не ревновал. Точно так же и в Троице-Сергиевой лавре. Братии 301 человек. Как думаете, если я буду один всех исповедовать, я вынесу на своих плечах такое бремя? Я не сверхчеловек, я обычный человек, со своими ограничениями и недостатками, административной нагрузкой. И я понимаю: одному такое бремя нести нереально. 

В Лавре есть замечательные духовники, которых ценят, уважают и любят. Нам нужно дорасти до уровня, когда братия монастырей сама сможет выбирать себе игумена. Когда это будет возможно? Когда братия будет рассуждать, например, как афонские монахи. Они выбирают того, кто больше других преуспел в монашеской жизни, духовном росте и спасении - и это будут непростые условия.

Беседовал Сергей Маляров